Книга Жизненный план, страница 17 – Лори Спилман

— Я собиралась поговорить с Эндрю об этом чертовом жизненном плане, но, понимаешь, он будет в ярости. Он предпочел бы купить самолет, а не лошадь, и давно сообщил мне о своих планах.

— И тебя все устраивало?

Отворачиваюсь к окну и мысленно возвращаюсь в прошлое.

— Я сама себя в этом убедила. Тогда все было по-другому. Мы много путешествовали… он ездил со мной в деловые поездки. Наша жизнь была очень насыщенной, представить было невозможно, чтобы в ней появился еще и ребенок.

— А сейчас?

Меган интересовала обновленная версия моей жизни. И суть ее была в том, что вечерами я ела в одиночестве перед телевизором, а последняя совместная поездка была два года назад, когда мы ездили в Бостон на свадьбу сестры Эндрю.

— Я недавно потеряла маму и работу. Еще одной потери я не переживу. Не сейчас.

Меган промокает губы салфеткой, замечаю на ее ресницах слезы и пожимаю руку:

— Прости. Не хотела тебя грузить.

Она морщится:

— Я больше так не могу.

Ой, она плачет из жалости не ко мне, а к себе. Со мной можно поговорить обо всем. Я была так погружена в свои проблемы, что Меган пришлось взять на себя роль консультанта.

— Опять сообщения на телефон Джимми?

— Хуже. Когда я вчера пришла домой, они занимались сексом прямо в нашей постели. Представляешь? Слава богу, я смоталась раньше, чем они меня увидели.

— Вот идиот! Зачем он притащил ее домой? Он же знает, что у тебя свободный график.

— Потому что хотел, чтобы я их застукала. — Меган хватает себя за левое запястье. — Все из-за моих рук. Я уродина.

— Что за глупости. Ты красивая женщина и имеешь полное право надрать ему задницу.

— Не могу. Как я буду жить без денег?

— Ты же начала продавать дома.

Меган отмахивается:

— Ой, Брет, видимо, в прошлой жизни я была из королевской семьи, потому что никак не могу смириться с мыслью, что мне придется работать.

— Но ты же не можешь сделать вид, что ничего не произошло. Если ты устроишь скандал…

— Нет! — довольно громко восклицает Меган. — Никакого скандала я не буду устраивать, пока не найду ему замену.

Я не сразу поняла, что Меган хочет найти нового кандидата, прежде чем объявить об отставке нынешнему. Она ведет себя как испуганный ребенок, пытающийся найти новую семью до того, как станет сиротой.

— Зачем тебе мужчина, который будет о тебе заботиться? Ты умная женщина и сама справишься. — Интересно, я говорю это Меган или себе? — Понимаю, это непросто, Меган, но ты должна, — продолжаю я уже более мягким тоном.

— И не надейся.

Вздыхаю.

— Тогда заяви о себе. Зайди на сайты знакомств.

Меган делает круглые глаза и достает из сумочки «Дольче и Габбана» блеск для губ.

— Думаешь, красивым миллионерам нравятся короткоручки?

— Я серьезно, Меган, ты можешь найти мужчину лучше. — Мысли становятся слишком навязчивыми. — Слушай, а как начет Брэда?

— Адвокат твоей матери?

— Да. Он милый. Как он тебе?

Меган всецело занята губами.

— Угу. Только одна маленькая проблемка.

Вспыхиваю.

— Что еще? Он недостаточно богат?

— Не в этом дело. — Меган вытягивает губы, любуясь результатом. — Просто он уже влюблен в тебя.

Меня отбрасывает на спинку стула как от удара. Бог мой! Не может быть! У меня же есть Эндрю… В некотором смысле.

— С чего ты взяла? — лепечу я.

Меган пожимает плечами.

— А какого черта ему тебе помогать?

Мне следует радоваться. Впрочем, мне нужна дружба Брэда, а не его ухаживания.

— Ошибаешься. Он помогает потому, что обещал маме. Поверь, это так. Это своего рода благотворительность с его стороны.

Вместо того чтобы ввязаться в спор, Меган покорно кивает:

— А, ну теперь ясно.

Понуро опускаю голову. Чем же я отличаюсь от Меган, если думаю о будущем, не порвав с прошлым?

Дрожащими руками открываю письмо. Несколько раз перечитываю фразу: «И ты, моя милая, заставляй себя делать то, чего страшишься». Зачем, мама? Зачем ты меня принуждаешь? Убираю письмо в карман и толкаю створку ворот.

Прошло более шести лет с тех пор, как я последний раз посещала кладбище Святого Бонифация. Тогда мы приходили сюда с мамой. Сначала мы поехали, кажется, покупать подарки к Рождеству, но мама настояла, чтобы мы немного изменили маршрут. Помню, что день был холодный, ветер кружил по улицам, разметая снег, словно злился, что его выпало так мало, и сковывал лужицы льдом. Борясь со штормовым ветром, мы с мамой прикрепили венок к надгробию на могиле отца. Потом я вернулась к машине и спешно завела мотор. Сквозь решетку печки повалил горячий воздух, под которым я пыталась согреть руки и украдкой наблюдала за мамой, стоящей у могилы, чуть склонив голову. Через несколько минут она утерла рукой в перчатке глаза и перекрестилась. Когда она садилась в машину, я сделала вид, что озабочена настройкой радио, стараясь избавить ее от объяснений. Мне было неловко, что она все еще испытывает чувства к мужу, так легко ее предавшему.

Сегодняшний день совсем не похож на тот. Стоит прекрасная осенняя погода, небо чистое и синее, и приближающаяся зима кажется миражом. Листья играют в догонялки с теплым ветерком, белки перепрыгивают с ветки на ветку в поисках орешков, от этого я чувствую себя особенно одиноко на безлюдном кладбище.

— Тебе, наверное, интересно, зачем я пришла через столько лет, — шепчу я, вглядываясь в надгробие. — Ты думаешь, я такая же, как мама, и не умею тебя ненавидеть?

Смахиваю пожухлые листья с каменной плиты. Лезу в сумку и достаю из кошелька фотографию, лежавшую между читательским билетом и абонементом в спортзал. Эта фотография с заломами и потрепанными углами единственное наше изображение вдвоем. Снимок сделала мама в рождественское утро, тогда мне было шесть. Я одета в красную фланелевую пижаму и опираюсь на колено отца, сложив руки, словно для молитвы. Отец положил одну руку мне на плечо, вторая безвольно лежит рядом. На лице заметна легкая улыбка, но глаза при этом пустые.

— Что со мной было не так, папа? Почему я никогда не могла заставить тебя улыбаться? Почему тебе было так сложно обнять меня?

В носу защипало. Поднимаю глаза к небу, надеясь на умиротворение и покой, которые мама обязательно должна была приложить к оставленному списку. Однако ощущаю лишь прикосновение теплых солнечных лучей и ноющую боль в сердце. Лицо с детским выражением окроплено слезами. Стираю их рукавом рубашки, отчего ткань становится влажной и бугристой.

— Знаешь, что больнее всего, папа? Осознавать, что никогда не стану в твоих глазах хорошей. А я ведь была такая маленькая. Почему ты ни разу не смог сказать мне, что я хорошая, умная или красивая? — Закусываю губу так сильно, что вскоре ощущаю вкус крови. — Я так хотела, чтобы ты полюбил меня. Так старалась.