Онлайн книга «1993»
|
– Бежим? – задорно спросила Олеся. – Погоди, – он высунул руки и стал приподниматься. И тут ударил пулемет. Санитары забились в волнах свинца, одежда, разлетаясь, заклубилась вокруг них, как снежинки. Возможно, эта метель только пригрезилась ему, он не видел, как они упали, не видел и судьбы иностранцев, он сам упал, забыв обо всем, вжавшись носом в асфальт и не смея поднять головы, а следом за пулеметом загрохотали все стволы. Потом стрельба поутихла, из открытого окна стали слышны голоса. Один был раздраженно-запаренный: – Вов, того сними. Дальнего, с флагом. Мгновение – и веселый ответ: – Добегался, козел. – Смотри, очухались тараканы… Вон слева… смотри… полезли… – Куда лезут? Фанаты х… вы. – Димон, в плаще, чур, мой. Стрельба усилилась, воскрес пулемет, а очереди стали гуще и злее, как будто подтащили патроны. – Слышь, – сосед тряс Виктора за плечо, – давай за грузовик. Там надежнее. И свою прихватывай. Скажи своей… Военный грузовик, еще недавно таранивший стеклянные двери, стоял метрах в пяти от них, и за ним было какое-то копошение. – Подстрелят, – сказал Виктор безнадежно. – Не подстрелят. Жди: пулемет заткнется, значит, лента кончилась; пока он менять ее будет, мы и проскочим. – Так не один же пулемет стреляет. Сосед повернул к нему смутное заросшее лицо и обдал горячим дыханием: – Пулемет всего хуже. Они не ждут, что мы побежим. Не целятся… Они дальше пуляют, по улице. А нам всего надо пять сек. Ты весь не вставай, согнись. Или катись. – Слышала? – Виктор повернулся к Олесе. – Слышала. Бежим? – Погоди, ты что! Потом пулемет взял паузу, и все трое тенями перекинулись за грузовик – их встретил мат, потому что было дьявольски тесно и они по очереди налетели на седого фотографа, который был без сознания; его спасителя сразила пулеметная очередь. Здесь сидели пышноусый северный тип с автоматом между ног, щекастый мальчонка в омоновской каске, куривший в кулак, женщина в пуховом платке, повторявшая какие-то заклинания, мужчина с дымной шевелюрой и диктофоном, и еще, мешая, торчали тяжелые ботинки двух мертвецов, засунутых под днище. – Пулемет замолчит, а мы дальше побежим? – спросил Виктор бородатого. – Слышь, сиди! Увидят – сразу положат. – Вить, – вдруг как-то по-домашнему позвала Олеся. – Меня торкнуло вроде. – А? – испугался он. – Где? – Ерунда. Не болит, а ноет. Я бежала, и меня в плечо, как молотом. Меня отпустило уже. Боли нет, – она словно уговаривала саму себя, что всё нормально, – может, и раны нет. – Где? – Виктор ощупывал ее куртку – цела, сухая, стянул непослушными руками, и руки задрожали так, что не смог ничего делать: ворот белой блузки был мокрым от крови. – Слышь, я в этом деле малость понимаю. – Мужик, посоветовавший им грузовик, строго отстранил Виктора, наклонился, с силой рванул ворот по самую грудь. – Да-а… – Ну что там? – спросила Олеся, слегка капризничая. – Блин, холодно. Мужик жевал в бороде губами, испытующе смотрел на Виктора: – Почти в шею. Навылет. Ничего, жить будет. Теперь он с треском рванул свою рубаху, черную, и заправски завязал Олесе предплечье, протянув у нее подмышкой длинный лоскут. – Ты как? – Виктор приобнял ее и, не удержавшись, чмокнул в щеку. – Немного это… всё плывет… – сказала она с неловким смехом. – Скорая есть? – Он обернулся и удивился. Он ожидал увидеть пустую улицу, но люди оставались, их, пожалуй, были сотни: они стояли кучками, подальше, кто-то лежал, кого-то несли, кто-то бежал, пригнувшись, больше всего народу было на той стороне, у другого подъезда. Там и тут сверкали слепые пули, будто высекая искры. Невдалеке пылал автобус, оранжевый огонь вырывался из окон и лизал небо. “А если грузовик загорится?” – подумал Виктор, и, как назло, цокающий звук раздался слева и справа – это стали стрелять вблизи, похоже, полируя местность у подъезда; кабина железно загремела. – Повторяй за мной, – Виктор взял Олесино запястье, ловя нехороший нитяной пульс. – Один, два, три, четыре, пять. – Где-то он слышал, что от потери сознания может спасти счет. – Повторяй! Так надо, повторяй! Ты слышишь меня? Она качнулась, улеглась затылком ему на колени: – Два, четыре, четыре, восемь, два, два, пять. – Тебе плохо? – он легонько встряхнул ее голову. – Это мой телефон, – судя по голосу, она бодрилась. – Точно! – обрадовался Виктор. – Будем повторять твой телефон. Назови еще раз! Олеся! Ты здесь? Они называли и называли цифры, он быстро заучил ее номер и, замечая, что она плывет всё глубже, встряхивал ее голову, даже разок хлопнул по щеке. Он предложил называть эти же цифры наоборот, с конца в начало, но она не справлялась. – Анекдот вспомнил: чем закончится перестройка? Перестрелкой! – Дымчатый негромко заржал, словно заискивая перед реальностью. – Дорогой, угостишь табачком? Мальчонка в каске молча протянул пачку с отдельно торчащей сигаретой. – Это не перестрелка, а расстрел, – тихо сказал усач с автоматом. – Простите, можно обратиться? – Дымчатый подсел к нему ближе. – Я журналист, лицо нейтральное. Не для записи, для себя. Я одного не могу понять… Усач не шевельнулся. – Я одного не могу понять, – продолжил дымчатый как бы виновато, – зачем вы стреляли? Из гранатомета – зачем? Думали, сойдет? Усач заерзал, точно вопрос задел за живое: – Мы не стреляли. Это они сверху… гранату… светошумовую… – Далось вам это Останкино… – Приказ есть приказ. – Правильно, что Останкино! – бросил Виктор, отрываясь от Олесиного пульса. – Это для них нервный узел! – А для вас это что? Праздник непослушания? – Почему? – не понял Виктор. – Потому что потом бывает ата-та. Ремнем по голой заднице. Детский сад на выезде. – Дымчатый говорил увлеченно, очевидно, осмелев. – Вы же знаете: у Ельцина – силовики. Министр МВД Ерин. Он блокировал Белый дом, он разгонял ваши митинги. Теперь получите министра обороны Грачева. Армию получите. Сидели бы, не рыпались, изображали жертву. Авось чего-то и высидели бы. – Окурок резко черканул по асфальту. – Мне всё равно, – сказал усач спокойно, всё так же тихо, как о давно определенном. – Если сейчас выживу, то вернусь в Дом Советов. Встану на Горбатом мостике. И никто меня оттуда не уберет – ни танки, ни самолеты. |