Книга Фавориты Фортуны, страница 151 – Колин Маккалоу

— Это к примирению, дорогой Луций Корнелий.

— Это одна из причин готовиться к смерти.

— Есть у тебя какие-нибудь желания?

— Только покой. Сознание… выполненного долга.

— Свой долг ты выполнил.

— Мое тело.

— Что с твоим телом, Луций Корнелий?

— Всех Корнелиев хоронят в земле. Только не меня, Метробий. Об этом написано в моем завещании, но ты должен уверить Лукулла, что это действительно моя воля. Если мое тело будет лежать в могиле, какая-нибудь частица пепла Гая Мария может опуститься на мою могилу и остаться там. Я выбросил в реку его пепел. Я не должен был этого делать. Кто знает, где сейчас он прячется, ожидая, чтобы осквернить меня? Пепел плыл по Анио, я видел, как он пыльной паутиной покрыл воду. Но подул ветер, и верхний слой, еще не успевший намокнуть, разлетелся. Поэтому я не могу быть уверен. Меня надо сжечь. Ты скажешь Лукуллу, что я так хотел. Мой пепел пусть соберут в кувшин под непроницаемым покровом. Потом пусть кувшин запечатают воском, чтобы Гай Марий не мог туда проникнуть. Я буду единственным Корнелием, которого сожгут.

— Мы так и сделаем, обещаю.

— Сожги меня, Метробий! Заставь Лукулла сжечь меня!

— Я сделаю это, Луций Корнелий, я сделаю это.

— Если бы я только знал, что такое любовь!

— Но ты знаешь! Конечно, ты знаешь! Любовь заставляла тебя отречься от своей природы и посвятить себя Риму.

— Разве это любовь? Это не может быть любовью. Это сухое, как пыль. Сухое, как мой пепел. Единственный Корнелий, которого сожгут, не похоронят.

Налитые кровью, порванные сосуды в основании глотки еще кровоточили. Вскоре начался новый приступ кровавой рвоты. Он длился несколько часов почти без перерыва. Сулла слабел, и периоды просветления становились все короче. Снова и снова, приходя в сознание, он умолял Метробия проследить, чтобы ни один атом Гая Мария никогда не коснулся его останков, а потом спрашивал, что такое любовь и почему он не знает этого.

Лукулл прибыл как раз перед смертью Суллы, хотя Сулла уже ничего не мог сказать, он даже ничего не сознавал. Странные выцветшие глаза с темным ободком и черными зрачками потеряли свое грозное выражение, они выглядели усталыми. Дыхание его стало едва заметным, его можно было различить, лишь поднеся зеркало к его губам. А белая кожа уже не могла быть белее из-за потери крови. Но багровые шрамы так и остались. Безволосый скальп стал морщинистым, как тронутая ветром водная гладь, а рот провис. Потом вдруг глаза умирающего стали меняться. Зрачки расширились, закрыв радужную оболочку и соединившись с темным ободком. Свет их погас. Стоявшие возле него видели, как золотой блеск заливал широко открытые глаза Суллы.

Луций Тукций наклонился и прикрыл ему веки, а Метробий положил на них монеты. Лукулл вложил умершему в рот денарий, чтобы было чем заплатить Харону, перевозчику душ умерших через Стикс в царство теней.

— Тяжелая смерть, — сказал Лукулл, стараясь сдерживаться.

Метробий плакал.

— Луцию Корнелию все доставалось тяжело. Поэтому легкая смерть была не для него.

— Я провожу его тело в Рим для государственных похорон.

— Он хотел бы этого. Но при условии, что его сожгут.

— Его сожгут.

Оцепенев от горя, Метробий тихо вышел, чтобы найти Валерию, которая не нашла в себе сил дождаться конца.

— Все кончено, — сообщил он.

— Я любила его, — тихо сказала она. — Я знаю, весь Рим считал, что я вышла за него по расчету, ради того, чтобы моя семья пользовалась почетом. Но он был великим человеком. И он очень хорошо относился ко мне. Я любила его, Метробий! Я действительно любила его!

— Я верю тебе, — сказал Метробий.

Он сел рядом, взяв руку Валерии и рассеянно гладя ее.

— Что ты теперь будешь делать? — спросила она.

Очнувшись от своих дум, он взглянул на ее руку — красивую, белую, с длинными пальцами. Совсем не похожую на руку Суллы. Но они оба были римлянами, патрициями. И Метробий ответил:

— Уеду.

— После похорон?

— Нет, я не могу присутствовать на похоронах. Представь себе выражение лица Лукулла, если я вдруг окажусь среди самых близких родственников умершего!

— Но Лукулл знает, что ты значил для Луция Корнелия! Он знает! Никто не знает этого лучше!

— Это будут государственные похороны, Валерия. Ничто не должно умалить их достоинство. И меньше всего — актер-грек с хорошо попользованной задницей, — с горечью отозвался Метробий и пожал плечами. — Честно говоря, не думаю, что Луций Корнелий хотел бы, чтобы я там был. Что касается Лукулла, он большой аристократ. То, что происходило здесь, в Мизенах, позволяло ему быть снисходительным к некоторым своим менее достойным восхищения влечениям. Ему нравится совращать детей. Во всяком случае, пороки Суллы были обычными! Он прощал Лукуллу его выходки, но сам этого не делал.

— Куда же ты поедешь?

— В Киренаику. Самое тихое место в мире.

— Когда?

— Сегодня вечером. После того, как Лукулл отправится с Суллой в его последний путь и дом успокоится.

— И как ты попадешь в Киренаику?

— Из Путеол. Сейчас весна. В Гадрумет, в Африку, будут отправляться корабли. Там я найму себе транспорт.

— Ты можешь себе это позволить?

— О да. Сулла ничего не смог мне оставить в завещании, но за свою жизнь он дал мне достаточно. Ты знаешь, он был странным. Скупым, но не для тех, кого любил. Так печально, что даже в конце он сомневался в своей способности любить. — Метробий оторвал взгляд от ее руки и посмотрел в лицо Валерии. Глаза его затуманились. — А ты, Валерия? Что будешь делать ты?

— Я должна вернуться в Рим. После похорон я возвращусь в дом моего брата.

— Это может оказаться плохой идеей. У меня есть предложение получше.

Утонувшие в слезах голубые глаза не могли хитрить. Валерия посмотрела на него с искренним удивлением:

— Какое?

— Поедем в Киренаику со мной. Ты родишь ребенка и назовешь меня его отцом. Для меня не имеет значения, кто это был на самом деле — Лукулл, Сорекс, Росций или я. Я подумал, что Лукулл был одним из нас четверых, и он знает, как и я, что Сулла не мог быть отцом твоего ребенка. Мне кажется, Рим не примет тебя, Валерия. Лукулл разоблачит тебя. Незаконнорожденный ребенок — это способ скомпрометировать вдову Суллы. Не забывай, что ты — единственная среди равных Лукуллу по рождению, кто может обвинить его в деяниях, за которые коллеги проклянут его.

— О боги!

— Ты должна поехать со мной.

— Они не отпустят меня!

— Они ничего не узнают. Я скажу Лукуллу, что ты слишком больна, чтобы отправляться в Рим с кортежем Суллы, что я отошлю тебя в город ко времени похорон. В данный момент Лукулл слишком занят, чтобы помнить о своем непрочном положении, и он еще не знает о твоем ребенке. Так что если ты хочешь избежать козней Лукулла, это надо делать сейчас, Валерия.