Книга Женщины Цезаря, страница 171 – Колин Маккалоу

Юлия легла спать. Прощание с ней прошло не так тягостно. С матерью было сложнее.

— Мы должны быть благодарны Луцию Пизону, — сказала она. — Мой дядя Публий Рутилий одобрил бы его поступок, если бы был жив.

— Непременно! Наш дорогой старик…

— Ты должен будешь очень потрудиться в Испании, чтобы отдать долги, Цезарь.

— Я знаю, как это сделать, мама, так что не волнуйся. Возможно, такие мерзавцы, как Бибул, попытаются провести какой-нибудь закон, разрешающий кредиторам гасить долг за счет родственников должника. Я должен позаботиться и об этом. Сегодня ночью я повидаюсь с Марком Крассом.

Аврелия удивленно посмотрела на сына.

— Я думала, ты не пойдешь к нему.

— Он сам предложил.

«О Bona Dea, Bona Dea, благодарю тебя! Твои змеи будут иметь молоко и яйца круглый год!» Но вслух она лишь сказала:

— Тогда он — настоящий друг.

— Мамерк будет замещать великого понтифика. Позаботься о Фабии и проследи, чтобы черный дрозденок не превратился в настоящего Катона. Бургунд знает, какие вещи для меня следует взять с собой. Я буду на арендованной вилле Помпея. Он не станет возражать против небольшой компании теперь, когда ему приходится питаться травой.

— Значит, это не ты был с Муцией Терцией?

— Мама! Сколько раз я ездил в Пицен? Ищи пиценца — и ты угадаешь.

— Тит Лабиен? О боги!

— А ты быстро сообразила! — Он взял ее лицо в ладони и поцеловал в губы. — Позаботься о себе, пожалуйста.

Перелезть через стену Цезарю было легче, чем Луцию Пизону или Публию Клодию. Аврелия поглядела, как ее сын спасается бегством, потом повернулась и ушла. Было холодно.

Да, было холодно, но Марк Лициний Красc находился именно там, где Цезарь и предполагал: в своей конторе за Лакомым рынком. Он усиленно трудился при свете такого количества ламп, какое могли выдержать его пятидесятичетырехлетние глаза. Шарф вокруг шеи, шаль на плечах.

— Ты заработал каждый свой сестерций, — сказал ему Цезарь, входя в просторную комнату так бесшумно, что Красc подскочил от неожиданности.

— Как ты вошел?

— Точно такой же вопрос я задал Луцию Пизону сегодня вечером. Он перелез через стену моего перистиля. А я открыл замок отмычкой.

— Луций Пизон перелез через стену твоего перистиля?

— Чтобы избежать судебных приставов, которые следят за моим домом. Те мои кредиторы, которые не были рекомендованы тобой или моим другом из Гадеса Бальбом, явились в трибунал Пизона с претензией на мое губернаторское жалованье.

Красc откинулся на спинку стула и протер глаза.

— Твоя удача действительно феноменальна, Гай. Ты получаешь именно ту провинцию, какую хотел. И твои кредиторы обращаются именно к твоему кузену. Сколько тебе нужно?

— Если честно, я не знаю.

— Ты должен знать!

— Я забыл спросить об этом у Пизона.

— В этом ты весь! Если бы ты был другим, я бы бросил тебя в Тибр, как худшего человека в мире. Но я нутром чую, что ты будешь богаче Помпея. С какой бы высоты ты ни падал, ты каждый раз приземляешься на ноги.

— Должно быть, больше пяти миллионов, потому что они просили все жалованье целиком.

— Двадцать миллионов, — тут же сказал Красc.

— Объясни.

— Четвертая часть от двадцати миллионов даст им неплохую прибыль, поскольку за три года у тебя набежал сложный процент. Ты, наверное, занимал три миллиона.

— Мы с тобой, Марк, занимаемся не своим делом! — засмеялся Цезарь. — Нам приходится плыть на кораблях, шагать сотни миль по пыльным дорогам, размахивать перед дикарями нашими орлами и мечами… Мы сжимаем местных плутократов в объятиях крепче, чем ребенок — щенка. Мы делаемся невыносимыми для людей, которые по идее должны при нас процветать. А потом мы возвращаемся домой и даем за все ответ — народу, Сенату, казне. Для чего, если мы можем получать намного больше, сидя здесь, в Риме?

— Лично я делаю много денег именно здесь, в Риме.

— Но ты даешь в долг без процентов.

— Я — Лициний Красc!

— Вот именно.

— Ты одет в дорогу, — сменил тему Красc. — Это значит, что ты уезжаешь?

— Не дальше Марсова поля. Как только я приму губернаторский империй, мои кредиторы ничего не смогут со мной поделать. Завтра утром Пизон получит мое жалованье и принесет его мне.

— И когда он снова увидится с твоими кредиторами?

— Послезавтра, в полдень.

— Хорошо. Когда придут ростовщики, я буду у его трибунала. И не казнись так, Цезарь. Они получат очень мало моих денег, если вообще получат. Я выступлю гарантом любой суммы, какую назовет Пизон. Имея в качестве твоего гаранта Марка Лициния Красса, они будут вынуждены ждать.

— Тогда я ухожу успокоенный. Я очень благодарен тебе.

— Не думай об этом. Может быть, настанет день, и мне потребуется твоя помощь.

Красc встал и проводил Цезаря до самого выхода, освещая путь лампой.

— Как ты добрался сюда в такой темноте? — спросил он.

— Свет всегда есть, даже на самой темной лестничной площадке.

— Это затрудняет дело.

— Что?

— Видишь ли, — невозмутимо ответил невозмутимый человек, — я подумал, что в тот день, когда ты сделаешься консулом во второй раз, я на самом людном месте поставлю твою статую. Я собирался просить скульптора изваять зверя, у которого будет что-то от льва, от волка, от угря, от горностая, от ареникса. Но при твоей способности приземляться на обе ноги, видеть в темноте и совращать римлянок этого зверя предстоит еще и раскрасить разноцветными полосами.

Поскольку никто внутри Сервиевой стены не держал конюшен, Цезарь отправился пешком. Ростовщикам и в голову не пришло проследить за таким маршрутом. Он поднялся по улице Патрициев на улочку, которая носила название «Спуск к гранатовым садам», повернул на Долгую улицу и вышел из города через Коллинские ворота. Далее он перевалил вершину Пинция (Винного холма), где в хорошую погоду несколько прирученных диких животных развлекали детей, и спустился к временному жилищу Помпея. Разумеется, под очень высокой крытой галереей там располагались конюшни. Цезарь не стал будить спящего солдата, устроился на чистой соломе и пролежал там без сна, пока не взошло солнце.

Вечно выходит так, что его отъезды в провинцию не бывают нормальными, спокойными, подумал Цезарь с легкой усмешкой. Последнее время Дальняя Испания у него всегда ассоциировалась с горем: тетя Юлия, Циннилла. И на этот раз Дальняя Испания служила средством побега. Беглец с проконсульским империем, ни больше ни меньше. Он уже разработал план — Публий Ватиний показал себя усердным добытчиком информации. И Луций Бальб-старший ждал его в Гадесе.