Книга Исповедь старого дома, страница 61 – Лариса Райт

— Ты вообще как?

— Хорошо. Репетирую, снимаюсь. А ты?

Это тоже для порядка. Неудобно же не спросить.

— Нормально.

— Ну… пока?

— Пока.

А в другой раз:

— Я был на «Трамвае…»

— И?

— Здорово. Только роль немного не твоя.

— Значит, плохо.

— Да нет же! Хорошо. Просто я тебя знаю. Знаю, что ты сильнее героини.

— Жизнь научила.

Тогда оба долго молчали. Она обиженно, он — понимая ее обиду. А потом как обычно:

— У тебя-то как?

— Да нормально.

И еще:

— Ань, «Леди Макбет…» — это просто фурор. Ты молодчина. Я уверен, что тебе светит «Золотая маска».

— Спасибо, Миш, я старалась.

— Ань, может, сходим куда-нибудь, а? Отметим успех?

— Не может.

— Ну, как знаешь.

И снова молчание.

— Мама-то как, Миш?

— Спасибо. В порядке.

— А сам?

— Нормально.

Вот из-за этого «нормально» и не могло быть никаких совместных походов и отмечаний. Аня потратила немало времени на раздумья о смысле этого слова. Она долго и тщательно старалась отыскать хотя бы какие-то намеки на то, какую тайну скрывало в себе такое легкое и в сущности ничего не объясняющее «нормально».

Это привычный уклад жизни? Это значит — проснулся, как обычно, с утра в чужой постели, наскоро выпил кофе, жевнул бутерброд, бросил «Пока, малыш!» — и прочь из квартиры, в которую никогда больше не вернешься? Выскочил и сразу включил четвертую скорость: рейтинги, волатильность спроса, выход компании на IPO и куча всяких других важностей, составляющих будни директора крупного медиахолдинга? Нормально — это, конечно, поездки в Майами, Милан и на Евровидение, потому что престижно, модно и «ваще ништяк». И там, разумеется, прогулки по красной дорожке. Да не в одиночку, а непременно в обнимку с хорошенькой и сексуальной.

Аня хоть и занята, но в журналы заглядывает, да и сама бывает на фестивалях. Правда, по красному ковру идет одна с гордо поднятой головой. «С кем попало» — это не про нее. А если приходится столкнуться в фестивальном фойе, или на показе, или на званом обеде, то все чинно и по-светски:

— Привет.

— Привет.

— Рад видеть.

— Взаимно.

— Это Олеся (Маша, Лена, Вика, Наташа)…

— А это я… Ну, пока?

— Пока.

И разве это «нормально»?

Нет, сегодняшняя жизнь казалась Анне куда более нормальной, чем прежняя. Теперь у нее была не только работа, но и дом, и собака, и даже очень робко она могла предположить, что и мама тоже.

А раньше почти восемь лет жизни:

— У меня никого нет, кроме вас…

Так говорила она бывшей свекрови, и грустная, всеми покинутая полусумасшедшая женщина отвечала ей:

— Что с меня взять, деточка? Я старая развалина.

— А разве надо что-то брать? Отдавать ведь тоже приятно.

Свекровь долго и устало посмотрела на нее, потом сказала:

— Ты вторая. Вторая в моей жизни, кто считает, что отдавать важнее.

Пожилая женщина поднялась с кресла, исчезла в комнате и долго гремела там ящиками и шуршала бумажками. Вернулась, держа в руке листок с телефоном, протянула Ане:

— Это номер первого человека. Если тебе когда-нибудь понадобится помощь, ты позвони по этому телефону. Он поможет.

Аня и думать забыла об этой бумажке. Таскала в сумке, не вынимая. Обнаружила через сезон, долго вспоминала, что это за диковинный телефон с каким-то неизвестным и явно далеким от Москвы кодом, потом вспомнила, снова удивилась, хотела было выкинуть, но все же не стала. Засунула под обложку записной книжки. Думала, навсегда, оказалось — до лучших времен. Или до худших. Разве теперь разберешь?

В общем, листочек пригодился. Больше того, оказался спасительным кругом. Обладатель номера снабдил Аню не только ценными советами, но и ключами от дома.

— Я уезжаю, — сказала Аня свекрови год назад.

— Покидаешь меня? — Ее взгляд говорил «И ты, Брут».

— У вас ведь есть… — Аня поколебалась. — Леночка…

— Леночка? — Женщина взглянула на нее как-то странно, будто впервые видела, потом нагнулась к самому уху и прошептала тихо и как-то буднично: — Знаешь, а она умерла. Да-да, я давно тебе хотела сказать.

Не зная, как реагировать на признание, Аня продолжила свою мысль, но уже не так уверенно:

— Ну, еще остается Миша.

— Миша. — Горькая усмешка. От Миши осталось одно название, они обе это знают. Кроме работы и увеличения капитала, его больше ничего не волнует. — Если бы ты только смогла простить его! Пусть не сразу, но хотя бы тогда, два года назад…

Аня подняла руку, словно хотела защититься. О том, что случилось два года назад, она вспоминать не желала, и свекровь не стала настаивать, сказала только:

— … он мог бы измениться.

И снова обе знают, что это правда.

— Я не смогла.

— Тебе виднее.

— А сейчас?

— А сейчас я уезжаю. — И добавила, оправдываясь: — Так надо.

— И снова тебе виднее. Куда едешь? Секрет? Ладно, не говори. Но догадываться ты мне позволишь?

Глаза женщины блеснули веселой хитрецой и тут же снова погасли, сдавшись в плен мрачным мыслям.

— Вы там бывали? — догадалась Аня.

— Он построил его для меня.

— Дом? Этот человек построил дом для вас?

Женщина кивнула головой и отмахнулась:

— Что было, то быльем поросло. — Теперь вспоминать о прошлом не хотела она. — Поезжай.

Уехала. И жила. И даже пыталась быть счастливой, словно сам дом старался ей в этом помочь. Анна невольно прониклась благодарностью и все чаще спрашивала его, поглаживая старые стены:

— За что же тебя оставили хозяева?

Ей казалось, что сруб отвечает тяжким, протяжным скрипом ставень:

— Не знаю.

И Анне представлялось, что они одни во вселенной: она и приютивший ее дом.

Представлялось до тех пор, пока:

— Нука!

И она спешила на зов, а там уже крутилась собака и радовалась возвращению хозяйки из космоса.

— Не мешайся, Дружок! Да, мама?

Если бы дом мог вздрогнуть, он бы вздрогнул. «Мама? Мама!»

— Ты нашла какой-нибудь вариант?