Книга Персики для месье кюре, страница 23 – Джоанн Харрис

Я видела, что Розетт тоже с любопытством наблюдает за ними. Она вообще-то очень общительная, моя маленькая Розетт, но в Париже предпочитает держаться особняком; другие дети не хотят с ней играть — отчасти потому, наверное, что она почти не разговаривает; а отчасти потому, что она их пугает. Я услышала, как Пилу что-то крикнул ей из-под моста, и она тут же к нему присоединилась; теперь они все втроем принялись весело плескаться в реке. В этом месте Танн совсем мелкая, и даже есть маленький песчаный пляжик, хотя песок на нем довольно крупный и грубый. Там с Розетт ничего не случится, думала я, пусть всласть поиграет с новыми друзьями. Я неторопливо допила свой второй citron pressé, размышляя о том, что же случилось за эти годы с моей старой подругой.

Значит… у мадам Бонне есть сын. И кто же его отец? Она оставила девичью фамилию, значит — и это совершенно очевидно, — снова замуж она не вышла. Сегодня в кафе никого нет, кроме Мари-Анж; незаметно также, что у Жозефины есть какие-то партнеры по бизнесу. Я, конечно, утратила связь со своими здешними приятелями, переехав в Париж. Смена имен, смена образа жизни — вот и Ланскне остался далеко позади, как и многие другие места и города, которые я и не собиралась когда-либо посетить снова. Ру, который мог бы за время нашей долгой разлуки хотя бы время от времени сообщать мне о здешних новостях, писать письма никогда не умел и не любил; в лучшем случае он присылал почтовую открытку, где корявым почерком в нескольких словах сообщал, где в данный момент находится. Но после моего отъезда он прожил в Ланскне целых четыре года, и большую часть этого времени — именно в кафе у Жозефины. Я знаю, он презирает слухи и сплетни, но ведь он прекрасно знал, какими близкими подругами были мы с Жозефиной, так почему, скажите на милость, он не сообщил мне о том, что у нее родился ребенок?

Я допила сок и расплатилась. Солнце уже жарило вовсю. Розетт сейчас восемь, но она для своего возраста очень маленькая; этот мальчик, Пилу, скорее всего, несколько младше ее. Я медленно пошла по направлению к мосту, жалея, что не надела шляпу. Дети строили что-то вроде плотины поперек песчаной отмели; я слышала, как Розетт возбужденно приборматывает — бамбаддабамбаддабам! — а Пилу командует, явно готовясь отразить атаку пиратов:

— Вперед! На корму! Пушки к бою! Бам!

— Бам! — радостно вторила Розетт.

Знакомая игра; я отлично помнила, как восемь лет назад Анук точно так же играла здесь «в пиратов» вместе с Жанно Дру и другими своими приятелями.

Мальчик поднял на меня глаза, улыбнулся и спросил:

— Мадам, вы тоже maghrebine?

Я покачала головой.

— Но ведь она говорит не по-нашему, верно? — сказал он, поведя глазами в сторону Розетт.

Я улыбнулась и пояснила:

— Ну, не то чтобы совсем не по-нашему… Она вообще мало что говорит. Хотя все понимает, ты, наверно, и сам уже в этом убедился. Она очень даже неглупа, а кое-что умеет делать и вовсе отлично.

— А как ее зовут?

— Розетт, — сказала я. — А тебя Пилу. Вот только не пойму, от какого это имени.

— Жан-Филипп. — Он снова улыбнулся. — А это мой пес Владимир. Влад, скажи даме «здравствуйте»!

Влад гавкнул и отряхнулся, подняв над маленькой плотиной целое облачко водяных брызг.

Розетт засмеялась и жестами сообщила мне: «Очень хорошая игра!»

— Что это она такое говорит?

— Говорит, что ты ей понравился.

— Круто!

— Значит, ты сын Жозефины, — сказала я. — А я ее старая приятельница. Меня зовут Вианн. Мы остановились в Маро, в старом домике мадам Вуазен. — Я помолчала. — Я была бы очень рада, если бы вы с мамой пришли к нам в гости. Вместе с Владом. И с твоим отцом, если он, конечно, захочет прийти.

Пилу пожал плечами.

— А у меня нет отца. — В его голосе послышался легкий вызов. — То есть, по всей очевидности, он у меня есть, но я…

— Но ты просто с ним не знаком?

Пилу улыбнулся.

— Да. Верно.

— Моя дочка тоже раньше часто так говорила. Моя вторая дочка. Анук.

Глаза Пилу вдруг округлились от удивления.

— Ой, а я знаю, кто вы! — воскликнул он. — Вы та самая дама из шоколадной лавки! Которая раньше всякие вкусные штуки делала! — Его улыбка стала еще шире, он даже слегка подскочил от возбуждения. — Мама все время о вас говорит. Вы тут почти что знаменитость.

Я рассмеялась.

— Ну, до знаменитости мне далеко.

— А мы теперь каждый год устраиваем тот праздник, который вы сто лет назад придумали! На Пасху. Прямо на площади перед церковью. Там устраивают танцы, ищут пасхальные яйца, вырезают всякие штуковины из шоколада — в общем, много чего.

— Правда? — удивилась я.

— Ага. Это бывает так клево!

Я вспомнила тот первый праздник шоколада, который сама же и устроила, — с выставленными в витрине разнообразными сластями и написанными от руки названиями. Вспомнила, как полжизни назад шестилетняя Анук брызгалась в лужах, топая по ним в желтых резиновых сапожках; как она дула в пластмассовую трубу; как Жозефина танцевала на площади перед церковью, а Ру стоял рядом со мной, и на лице у него, как всегда, было то самое выражение — чуть сердитое, чуть застенчивое…

Мне вдруг стало не по себе.

— И мама никогда даже не упоминала имени твоего отца?

Он снова одарил меня своей сияющей улыбкой — точно солнечные зайчики на речной воде.

— Она сказала, что он был пиратом и плавал под парусами вниз по реке. А потом уплыл в дальние моря, и теперь он пьет там ром из кокосовых скорлупок и ищет зарытые клады. Она говорит, что я очень на него похож и, когда вырасту, тоже непременно уберусь из этих мест, и у меня будут свои приключения. Может, я и его тогда где-нибудь там, в дальних морях, встречу.

Теперь меня охватила настоящая тревога. Что-то уж больно похоже это звучало на те истории, которые так любит рассказывать Ру. Мне всегда казалось, что Жозефина весьма к нему неравнодушна. На самом деле был момент, когда я думала, что они вполне могут влюбиться друг в друга. Но жизнь вечно путает наши планы, и даже самые дорогие наши ожидания порой не оправдываются; вот и будущее, которое я планировала для нас обеих, оказалось совсем иным.

Жозефина мечтала уехать отсюда, но так и осталась в Ланскне; я же давала себе слово, что никогда больше не вернусь в Париж, но именно в Париже я наконец обрела долгожданную передышку от скитаний. Жизнь подобна ветру и точно так же находит удовольствие в том, чтобы переместить нас в такие места, где мы меньше всего ожидали оказаться; она все время меняет направление нашего пути, и в итоге нищий обретает королевскую корону, а король лишается трона; любовь блекнет, превращаясь в равнодушие, а заклятые враги становятся закадычными друзьями и до конца дней своих идут рука об руку.