Онлайн книга «Третий четверг ноября»
|
«Но в том еще беда, и видно, неспроста, Что не годятся мне другие поезда. Мне нужен только тот, что мною был обжит. Там мой настольный свет от скорости дрожит. Там любят лечь – так лечь, а рубят – так сплеча. Там речь гудит, как печь, красна и горяча. Мне нужен только он, азарт его и пыл. Я знаю тот вагон. Я номер не забыл». Ю. Левитанский. «Сон об уходящем поезде». Конечно, она его не узнала, столько лет прошло!.. А сколько лет прошло? Два года, что ли?.. Или уже больше? Нет, конечно, больше, больше, три с лишним! Расставались в апреле, а нынче уже ноябрь, значит, выходит три с половиной! ...И когда они пролетели, эти три с половиной года?! Как успели? Конечно, она его узнала. Если бы прошло триста лет – ну, даже с половиной, – она бы все равно его узнала. Нет ничего глупее вопросов, чем те, которые люди задают друг другу триста лет спустя. – Ой, я тебя и не узнала! Ты как? – Нормально, а ты как? – И я нормально. – А зачем ты к нам?.. – По делам. А ты все здесь?.. – А где же мне еще быть?.. – Да мало ли где... – Нет, я здесь. Меня повысили, так что... Про повышение было сказано не без умысла. Умысел пропал втуне. Он не обратил внимания. Он никогда не обращал внимания на такие вещи. Она с головой нырнула в сумку – за пропуском. А на самом деле, чтобы не таращиться на него во все глаза. Он придержал перед ней дверь – чтобы она не стукнулась в нее лбом. А на самом деле, чтобы не рассматривать ее так уж откровенно!.. В вестибюле стало еще хуже, чем на тротуаре. Во-первых, потому что голоса разносились по всему огромному и тихому помещению, отдавались от мраморной плитки. Во-вторых, здесь никого не было, кроме охранников за конторкой и нескольких опоздавших, маявшихся возле стеклянной коробки скоростного лифта. Лёка вынырнула из сумки. Пропуск зажат в руке, и вид растерянный. Он вдруг рассердился из-за этого ее растерянного вида. В конце концов, столько лет прошло!.. И ничего же не происходит. Он не собирается немедленно тащить ее... в «свою пещеру», и вообще никуда тащить ее не собирается! Он рассердился и немедленно сказал глупость: – Ну, пока! До свидания. Она кивнула, он повернулся, и вдвоем они двинули к лифтам – «путь наверх» здесь был только один, общий для всех. В полном молчании, плечом к плечу, они подошли к раздвижным дверям и стали. – Здрассти, Елена Сергеевна. – Добрый день, Слава. – Можно я к вам зайду после совещания? У меня вопрос. – Да, конечно. Слава стрельнул глазами в ее спутника, будто оценил, сделал странный жест, нечто среднее между кивком и поклоном, и отвернулся. Хорошо, что половина сотрудников новенькие, подумала Лёка. Никто ничего помнить не может. Хотя и помнить-то нечего!.. – Здравствуйте, Елена Сергеевна! – у нее за плечом негромко сказал тот, перед которым ей было так неловко, и она с изумлением обернулась и посмотрела. – Мы же здоровались! – Да мы уж и прощались. Да. Это точно. Они уже попрощались. Столько лет прошло, она даже не узнала его там, на улице! Впрочем, она сразу его узнала. Лифты пришли, как водится, все одновременно, и в просторном хромированном пространстве, увеличенном зеркалами и полировкой, она и он, конечно же, оказались вдвоем. – Тебе какой? – Шестой. Он нажал две кнопки. Она не стала смотреть, какая вторая. – Как ты живешь, Лёка? Она улыбнулась храброй независимой улыбкой. – Я хорошо. А ты как живешь, Платон?.. Его звали Платон Легран, надо же такому быть!.. Была какая-то невразумительная история про петербургского дедушку-ресторатора, а может, и не дедушку вовсе, а прадедушку или прапрадедушку, оставившего в наследство такую фамилию. Платон никогда подробно не рассказывал, а то, что рассказывал, Лёка слушала вполуха, из вежливости. Слишком много в последнее время развелось потомков дедушек-рестораторов, дедушек-великих-князей, бабушек-балерин Мариинского театра, тетушек-фрейлин и дядюшек-камергеров. Все вранье!.. Камергеры, князья и балерины – которых не успели расстрелять – отбыли в Париж, а остальные сгнили на каторге и «вольных поселениях». Потомок ресторатора посмотрел на нее, усмехнулся загадочно и пожал плечами – видимо, таким образом отвечал на ее вопрос о том, как он живет. Лифт тренькнул, кабина дрогнула и остановилась. Вот и поговорили. – Ну... пока. Да? – Кофе пить со мной не пойдешь? Лёка засмеялась. Если бы прошло триста лет – ну, даже с половиной, – она все равно узнала бы его по этому вопросу. Ни такта, ни деликатности, ни понимания, ничего! – Не пойду, – сказала она и опять засмеялась, – а тебе что, делать нечего, среди бела дня кофе распивать с... – она поискала слово, не сразу сообразив, как себя поименовать. С бывшей любовницей? Со старой знакомой? С давней подругой? – С тобой, – подсказал Платон Легран. Двери лифта бесшумно закрылись, и кабина опять поехала, – я среди бела дня хочу распивать кофе с тобой. А что тут такого? – Ничего, – проскрежетала Лёка. Он увез ее на другой этаж!.. – Нет, Платон, у меня дел полно, я и так опоздала!.. Лифт остановился. – Ну, – спросил ее спутник весело, – теперь на первый двинем? Лёка посмотрела на него почти с ненавистью. Господи, она и забыла, какой он... противный. Самоуверенный, упрямый, привычно слушающий – и слышащий! – только себя. – Точно не пойдешь? |