Онлайн книга «Грязные деньги»
|
— Не бойся, наши доблестные органы, конечно, могут взяться за меня, но я заготовил железное алиби. — Почему я об этом не знаю? — возмутилась Вера. — Ты понимаешь, что все это время мне в голову лезли черт-те какие мысли? Чудовище, где ты был в тот вечер? Колись! — Ну, если кое-кто будет обзываться, я совсем ничего не расскажу. Только своему адвокату! — стал дурачиться Двинятин. — Ну пожа-алуйста! — взмолилась его подруга жалобным голосом. — Так и быть, знай мою доброту. Сразу после того, как я отошел от театра и не знал, куда деваться, позвонил один клиент. Он живет в Боярке, у него небольшая конюшня, я ему срочно понадобился. Он обрадовался, что я как раз не занят, и заехал за мной на Крещатик, к Бессарабскому рынку. У него кобыла жеребилась. Ну, и я целые сутки провел за городом. Кобыла может подтвердить! — Какой же ты гад, Андрюшка! Неужели так трудно было мне сразу сказать? Ты ж ведь понимал, что я думала, ты мог… Из ревности… Андрей внимательно и немного удивленно посмотрел на нее. — Слушай, объясни мне одну вещь. Вот ты необыкновенная женщина, гениальный психотерапевт… Вера с усмешкой поклонилась. — Погоди, я серьезно, — сказал Андрей. — Ты помогаешь людям, в твоих силах сделать практически невозможное. Не зря тебя некоторые знакомые называют колдуньей. А я знаю, что у тебя дар от природы, ты экстрасенс — хотя я и не очень люблю это слово, но иначе не скажешь. Так вот, растолкуй: как ты, такая умная и все понимающая, всевидящая и всезнающая — могла хоть на одну секунду подумать, что я убил человека? Это я-то, которого ты знаешь, как саму себя… Да к тому же еще из ревности. Нет, не понимаю! Вера вздохнула. — Это работает принцип сапожника без сапог. Все, что я умею делать для других, я не умею для себя. Помочь другому человеку могу, а себе — нет. Не получается. Для самой себя не работают все мои техники, понимаешь? — Не очень. — Сапожник может сделать отличные сапоги для клиента, потому что вживается в него, это его ремесло, его талант, понимаешь? А в себя он вживаться не может и не хочет, сам у себя он на втором плане. Вот так этот принцип и работает. Андрей внимательно слушал. — Тогда понятно, — сказал он, — почему ты почти поверила. У тебя просто мозг отключился. — Ну, спасибо тебе на добром слове!.. — Не за что. Тогда продолжай считать, что я могу перебить кучу людей из ревности, я согласен. Мне даже приятно, что ты обо мне так хорошо думаешь… Ладно-ладно, не хмурься. Рассказывай дальше. — Дальше? Все, что творится на стройке, я примерно понимаю уже, но теперь, когда убили Антона, я просто обязана Чернобаева с этой стройкой как-то остановить. А ведь это невозможно, все равно что остановить лавину, ледник, тайфун. Слишком большие деньги. — Посмотрим. — Андрей пожал плечами с таким видом, будто ему не раз приходилось останавливать стихийные бедствия. — Потом, от меня отвернулись сразу обе мои закадычные подруги, Даша и Лида. А теперь еще и Чернобаев прессует. Где будем искать новую квартиру? И где гарантия, что олигарх не поставил заграждения и в других местах? — Да ладно, не такой уж он дальновидный. Квартир в Киеве полно, поищем в Интернете. Так что ты не усложняй… О, вспомнил. Бритва Оккама. — Чего? — Бритва Оккама, говорю. Это такой методологический принцип, по имени английского монаха. В упрощенном виде звучит так: «Не следует множить сущее без необходимости». — Пока не очень понятно… — То, что можно объяснить посредством меньшего, не следует выражать посредством большего. — Брось цитаты! Объясни проще! — Ну, размышляя над какой-то очередной шарадой, которую подбрасывает тебе жизнь, отсекай все сложное, оставляй простое объяснение. Простая мотивация — то, что обычно движет людьми. Деньги, зависть, месть. Ну, что я тебе объясняю, кто из нас знаток человеческих душ? Вера задумалась и вдруг остановилась. — То есть быть проще… Отсекать все сложное… — забормотала она. — Сложное и есть лишнее, хм… Какое-то время они стояли молча. — Ты гений, — сказала Вера спокойно. Двинятин скромно развел руками: если уж ты настаиваешь… — Слушай, гений. Теперь, когда у меня появилась с твоей помощью некоторая идея, обещай, что не будешь ругаться, если… — Обещаю, если ты тоже не будешь. — Я? За что это? Ты тоже хочешь уехать? Андрей нахмурился, но было уже поздно отступать. — Просто у меня тоже есть идея. Я хочу помирить тебя с Сотниковой, и не надо меня отговаривать, вы ведь дружите так давно… Вера опечалилась. — Не думаю, что у тебя получится. Она считает меня предательницей, а я не могла поступить иначе. — Получится или нет, будет видно. А куда ты собралась уезжать? — Пожалуйста, разреши мне съездить к Осокорову. — Так он же поехал по гоголевским местам, в Полтаву, кажется. — Вот туда и разреши. Мне очень нужно. Одна сумасшедшая мысль в голову пришла! — Для этого нужно бросать любимого мужчину и мчаться в край галушек и пампушек? — грозно насупил брови Андрей. — Я не променяю тебя на галушки, обещаю. — А я тебя ревную, официально предупреждаю. — Ой, умру от смеха! К восьмидесятилетнему дедушке? — К миллионеру, американцу и человеку, способному осуществить любые женские мечты! Не то, что я. Вот у тебя уже куча денег благодаря ему… — Какой же ты дурачок! — прошептала Вера, уткнувшись носом в его теплую куртку. — Это же на наш общий дом. Он погладил ее по голове. — Ты же понимаешь, я шучу. Разве удержишь птицу в клетке? Дверца всегда открыта… Только помни, что я люблю тебя. * * * Решившись поехать в Полтаву в одиночку, без охраны, Марк Игоревич совершил неслыханный поступок с точки зрения любой мало-мальски известной персоны. А уж он-то был известен достаточно. Можно подумать, это просто выходка эксцентричного миллионера — дескать, нате вам, смотрите на меня и удивляйтесь. Но в том-то и дело, что пожилой меценат вовсе не хотел привлекать к себе чьего-либо внимания, и даже наоборот, стремился стать как можно незаметнее. Да и, собственно, чего ему бояться? В таком возрасте перестаешь опасаться смерти. Все дело как раз в возрасте. Он отлично выглядел, казался бодрым и энергичным, сверкал белозубой улыбкой на смуглом морщинистом лице. Но внутри давно ощущал холод. Поначалу сам себе не желал признаваться, что его уже не так живо интересует все вокруг — яркое, спешащее и мельтешащее, живое и интересное. А однажды, в момент очередного приступа меланхолии, которые он тщательно скрывал от окружающих, вдруг понял: что-то с ним не то. Холод внутри увеличился, незнакомое прежде равнодушие затапливало грудь. |