Книга Советы по домоводству для наемного убийцы, страница 21 – Халлгримур Хельгасон

Когда я вхожу в старый город, солнце, кажется, готово уйти за горизонт, но при этом нет и намека на приближение сумерек. Светло, как ночью в морге. Здесь машины стоят неподвижно, припаркованные перед маленькими домиками, зато появились редкие прохожие, от которых мне следует держаться подальше. Попетляв немного, я наконец нахожу пуленепробиваемый особнячок Ганхолдер. Ее дома нет. С помощью швейцарского ножа я проникаю внутрь, никем не замеченный.

Со среды бардака стало еще больше. Как она может так жить? Даже бывалый пехотинец, прошедший через нашу войну, не продержался бы и трех дней в этом гадючнике. Так как все пепельницы забиты окурками, хозяйка пошла на крайние меры: на телевизор поставлена сковородка, куда бросаются бычки и стряхивается пепел. Все вокруг, от пола до мебели, покрыто женской одежкой, словно прошел цветной снегопад. Здесь и там этакими надгробиями в снегу стоят банки из-под пива, напоминающие о безвременно скончавшейся вечеринке. Спальня, обросшая грязным постельным бельем, встречает запахами тренировочного зала. Под ногами валяются два журнальчика. Один называется „В ступоре“, другой „Проблядь“. Ну, что я вам говорил? Святая чета произвела на свет шлюшку.

Я снимаю пальто, шляпу и шарф и принимаюсь за уборку. Сорок минут спустя жилье можно фотографировать в качестве иллюстрации к „Советам по домоводству для наемного убийцы“. Стоит мне рухнуть в кресло, обращенное к входной двери, как на пороге возникает Ганхолдер. Я быстро втягиваю живот. Она открывает рот в безмолвном крике, а затем прикрывает за собой дверь.

— Что вы тут делаете?

Если бы я был по-прежнему отцом Френдли, она бы спросила: „Какого хера вы тут делаете?“

Убийца выглядит привлекательнее, чем священник.

— Что здесь… Я не… Кто вы вообще такой?! И как вы проникли… А, так вот почему вы сумели тогда открыть дверь?

Она немного пьяна, и ее красота как бы не в фокусе. Только сейчас она замечает, как здесь чисто.

— Что? Мама приходила?

После еще нескольких вопросов, оставшихся без ответа, она берет сигарету и плюхается на диван.

— Кто вы такой? Как вас зовут? Что вы тут делаете? Вы правда укокошили священника? В аэропорту? Из-за чего?

В ее голосе слышится восхищение. В ее роскошных губах прячется улыбка. Я рассказываю ей про свою жизнь за вычетом шестидесяти семи убийств, про два года с Мунитой и ночь с Андро. Она курит, слушает и высматривает, куда сбросить пепел.

— Куда вы дели пепельницы? — спрашивает она.

— Одна стоит прямо перед вами.

Она никогда не видела пустой пепельницы. Исландская шлюха. От нее пахнет, как от флага „Дьяволов“ из Нью-Джерси, двадцать лет пропылившегося в каком-нибудь медвежьем углу в Ньюарке.

— Да? Угу. — Она благодарит кивком и пускает пепельницу в дело.

— Вам бы надо бросить курить, — говорю. — Сигареты могут убить вас.

— Вы читаете мне проповедь? — На ее лице появляется оскорбленная улыбка.

— Почему нет?

— После того как сами грохнули священника и еще кого-то там, из-за которых вас разыскивает полиция?

Ага. Они связали две смерти — в аэропорту и на городской свалке. Отличная работа.

— По-вашему, убийца не должен быть озабочен вопросами жизни? По-вашему, ему должны быть безразличны человеческое здоровье и порядок в доме? — Я обвожу рукой образцово чистую комнату.

— Очень мило.

— Убийца такой же человек, как и любой другой. Со всеми правами.

— Ну да. Извините.

— Ладно.

— Так вы… из разряда чувствительных убийц?

— Уж не знаю. Просто терпеть не могу, когда меня дискриминируют только потому, что я… убиваю людей.

Упс. Сорвалось. Она застывает посреди затяжки.

— То есть? Вы хотите сказать, что за вами числится куча трупов?

Я влип. Никогда не показывай пушку на первом свидании. Впрочем, она уже знала про двух покойников, и это нельзя назвать свиданием, верно? Я пришел к ней за помощью. Потому что я влип.

— Кое-кто… должен был умереть, — пытаюсь я вырулить.

— Например, коллега моего отца?

— Видите ли. Если бы я его не убил, то сейчас бы смотрел на мир через решетку, а по утрам в душевой меня бы херачили африканские жеребцы с вот такими елдаками.

Кажется, она оценила мой словарный запас. Сам себе удивляюсь.

— Но что значит „кое-кто должен был умереть“? — спрашивает она.

— Ну… как вам сказать… Некоторые люди заслуживают смерти.

— Почему?

— Потому что являются носителями зла. Потому что творят зло. Или отказываются творить добро. Таких надо убирать.

— Ого. Вы говорите точь-в-точь как приятель моего отца Тордур.

— Торчер? [35]

— Вы его так называете? Ха-ха. В яблочко. Вы человек религиозный?

— Я католик.

— Ага. Так, может, вы тоже телепроповедник и отца Френдли убрали, так как он был вашим соперником?

— Я не телепроповедник.

— Допустим. Но вы католик?

— Я хорватский католик. В этом нет ничего религиозного. Это всего лишь означает, что за свою жизнь ты должен посетить церковь два раза. На венчание и на отпевание.

— Как мило. И сколько же раз вы там успели побывать? Один?

Вопрос вызывает у меня улыбку.

— Нет.

Секунду помедлив, она тушит сигарету в пепельнице, прежде чем задать следующий вопрос:

— Так кто же вы? Очередной лузер, по ошибке застреливший агента ФБР и вынужденный бежать из долбаных Штатов?

Ну, знаете!

— Я не лузер, я…

— Да? Кто же?

Однако мы далеко зашли.

— Я… профессионал.

— Профессионал?

— Профессиональный киллер. Сотню с лишним точно пустил в расход.

Молодец. Считай, она уже твоя.

— Иди ты. СТО ЧЕЛОВЕК?!

Если точнее, то где-то в районе ста двадцати пяти. На Среднем Западе, когда мне случалось проезжать через городки, встречавшие меня надписью „Население 125“, я всегда останавливался для дозаправки, считая это своей персональной ПВД [36] .

— Ага. На круг. Около пятидесяти или шестидесяти я убил как солдат хорватской армии, защищая землю отца и матери. А потом еще шестьдесят шесть засранцев из разных стран — как киллер на службе национальной организации. Отец Френдли — мой первый и единственный „любительский“ экспромт.