Книга Охотник, страница 23 – Александр Новиков

Машина выехала на Rua Visconte de Santarem, Гурон впился взглядом в улицу. Он очень надеялся увидеть красный флаг у дома № 59… где-то над океаном змеисто выпрыгнула молния, громыхнуло. Тучи закрыли небо почти целиком, сделалось темно.

Гурон напряженно всматривался… он очень надеялся увидеть красное полотнище у дома ? 59. Он уже видел здание посольства, видел флаг у входа, но в темноте не мог разглядеть его.

Упали первые капли дождя, над Rua Visconte de Santarem прошел вихрь, развернул флаг. Снова ударила молния. В ее вспышке Гурон рассмотрел незнакомый бело-сине-красный триколор.

Когда доехали до конца улицы, Гурон попросил остановиться, расплатился и вышел. На тротуар падали крупные и редкие капли дождя, взрывались, как миниатюрные бомбы. Вовсю грохотало, молнии били почти непрерывно. Гурон двинулся обратно, в сторону дома ? 59. Он шел медленно, дождь усиливался, редкие прохожие раскрывали зонты. Напротив посольства Гурон на секунду приостановился, бросил взгляд на массивную бронзовую доску… прочитал: "Посольство Российской Федерации" – и прошел мимо.

* * *

Весь день Гурон бродил по городу, а к вечеру снова пришел в "Эммануэль". Спросил Мерседес, но оказалось, что она занята. Ему предложили Николь, француженку… Он подумал: Николь так Николь. Какая разница? После "посещения" посольства он уже принял некоторые решения, и теперь ему нужно было кое-что спокойно обдумать и нормально выспаться.

Вместе с Николь он прошел в ее "кабинет", устало опустился в кресло. Николь – высокая, спортивная, с короткой стрижкой – быстро разделась, осталась в одних чулках и туфлях на высоченной шпильке. Гурон сидел, курил, молчал… Николь спросила, не хочет ли он выпить. Он кивнул. Она спросила: чего? – Медроньи. Она достала из бара бутылку, фужеры, орешки. Выпили. Николь легла на сексодром, сказала:

– Ну, что ты расселся, козел вонючий?

Гурон не понял… В первый момент ничего Гурон не понял. И во второй тоже. И только спустя три секунды до него дошло, что Николь произнесла фразу по-русски.

Он посмотрел в глаза женщине, а она сказала:

– Ну, до чего же козлы тупые… Ты трахаться пришел? Так нечего сношать Муму – раздевайся.

– Ты русская? – спросил Гурон по-русски. Женщина мгновенно сжалась в комок, натянула на себя простыню, посмотрела на Гурона изумленно и испуганно.

– Ты – русская, – повторил Гурон. А она вдруг заплакала.

Она вдруг заплакала, Гурон тоже растерялся.

– Ну перестань, перестань, – сказал Гурон. – Ус – покойся. Никто тебя не обидит… тебя что – обижают здесь?

Она посмотрела затравленно, жалобно. По лицу текла черная тушь, превращая лицо в клоунскую маску. Гурон вздохнул, налил в бокалы медронью. Протянул один "француженке". Она села на кровати, взяла бокал в ру ку – рука дрожала. Гурон выпил свою водку, поставил бокал на столик… он сидел и смотрел, как пьет женщина – некрасиво, всхлипывая и обливаясь. Было слышно, как постукивают зубы о стекло.

– Тебя звать-то как? – спросил Гурон. Она вытерла рот рукой. Жест получился каким-то простонародным, крестьянским.

– Анфиса.

– Да уж… имечко. Прямо "Угрюм-река"… Как же ты из Анфисы в Николь превратилась?

Анфиса вскинула лицо, спросила неожиданно зло:

– А тебе какое дело?

– Да в общем-то… в общем, ты права: не мое дело, – Гурон пожал плечами, вытащил из пачки сигарету, закурил.

– Дай и мне, – попросила Анфиса. Гурон дал ей сигарету, щелкнул зажигалкой. Какое-то время они сидели напротив, молча дымили.

– Ты что – из этих? – спросила Анфиса.

– Из каких "этих"?

– Ну… из братвы?

Он не понял и спросил:

– Из какой еще братвы?

Анфиса посмотрела долгим взглядом и ничего не сказала.

– Моряк я, – произнес Гурон. – С траулера.

– Налей еще водки.

Гурон налил. Выпили. Анфиса сказала:

– Моряк, значит?

– Ага, моряк… Николай меня зовут.

– Я уже полгода здесь, а ни одного нашего моряка не видела.

Гурон раздавил сигарету в пепельнице и сказал:

– Ну, ладно, пойду я.

– Постой! А как же…?

– Да ладно, подруга, не переживай. За все уплачено.

Гурон поднялся, взял со столика сигареты. Анфиса сказала нервно:

– Постой. Постой, Николай. Не уходи.

Гурон понимал, что лучше немедленно уйти – и так уж глупостей наделал. Он понимал, что лучше уйти, но что-то удерживало. Он снова опустился в кресло. Анфиса, не глядя на него, сказала:

– Если клиент заплатил за ночь, а ушел через пять минут, значит, он остался недоволен… значит, меня накажут.

Гурон подумал: дурдом.

– Налей-ка еще, Николай, – попросила Анфиса.

Дурдом, дурдом, подумал Гурон. Сижу тут и пью с проституткой. Уж лучше б я попал к этой Мерседес… он налил медроньи. Выпили.

– Хочешь знать, как я из Анфисы в Николь превратилась? – спросила Анфиса. Было заметно, что она опьянела. Гурон пожал плечами.

– Не хочешь… насрать тебе на это… ну и правильно.

Анфиса сама налила себе водки. Много – до краев. Гурон сказал:

– Не пей, напьешься.

Анфиса выпила и посмотрела на Гурона в упор.

– Ты что – дурак? Если здесь не пить – с ума сойдешь в две недели.

– Ну так бросай свое ремесло, найди другую работу.

Она засмеялась – нехорошо, глумливо, потом резко оборвала смех и сказала:

– Ты, Коля, точно дурак… куда я уйду? Как? Кто меня отсюда отпустит, Коля?

– Это как это?

– Как, как? Ни хрена ты не понимаешь, рыбачок с траулера… я же здесь никто – рабыня.

– Нормальное кино, – сказал Гурон озадаченно. – Ну-ка объясни толком.

– Толком? Толком тут не объяснишь, – тоскливо произнесла Анфиса. Она провела ладонью по лицу, размазала свою маску. В коридоре кто-то пьяно заорал.

– Толком не объяснишь, Коля… я сама-то из Пскова. – Гурон подумал: елки-палки, почти землячка! – а Анфиса спросила: – Не бывал во Пскове? – Гурон соврал: нет. – Зря, город у нас древний, красивый. Кремль у нас старинный, церквей много. Так вот: я сама-то псковская, скобарка. Мама у меня там, младший брат – Юрка… я в техникуме училась, в сельскохозяйственном. А тут началась эта перестройка горбачевская, кооперативы… потом пошла мода челночить… кто в Польшу, кто в Турцию за шмотками. Меня подружка, Катька Листьева, подбила попробовать. Ну, я разок попробовала, смоталась в Польшу… понравилось. То есть, конечно, нечему там нравиться – ничего там хорошего нет. Но жить-то надо! Отец нас бросил, когда мы еще совсем маленькими были, мать одна нас поднимала – тяжело! А тут еще и перестройка эта… в общем, я один раз съездила, кое-что заработала. А тут говорят: Польша – фигня, в Турцию надо ехать. Но это уже по-серьезному надо ехать, с реальными бабками – тогда круто приподняться можно… у меня денег-то настоящих не было. И у Катьки не было. Стали занимать. Взяли у одного барыги под проценты чумовые… много взяли. В общем, поехали мы с Катькой… и попали!