Книга Проникновение, страница 3 – Ава МакКарти

Нервно сглотнув, Мелани подтолкнула к Гарри книгу учета посетителей.

— Ладно… — сказала она. — Только сначала нужно расписаться. Вот здесь — имя и дата, а здесь — подпись.

Выводя свои каракули, Гарри почувствовала, как у нее екнуло сердце. Мелани вручила ей нагрудный значок и указала на дверь слева.

— Сюда. Я придержу сигнализацию.

Поблагодарив Мелани, Гарри мысленно дала себе «пять-хлоп». Она вспомнила, как отец давал ей «пять-хлоп» — хлопал о ее высоко поднятую ладонь своей ладонью — всякий раз, когда покерный блеф Гарри приносил ей выигрыш. «Главный кайф — когда выигрываешь с пустой рукой», — подмигивая, говорил ей отец.

Пустая рука не подвела. Гарри прицепила значок к лацкану пиджака и шагнула к дверям. Щелкнул фиксатор замка; на настенной панели загорелся зеленый свет. Расправив плечи, Гарри толчком распахнула тяжелые двери и вошла внутрь.

Леон Рич не получал вестей от Пророка больше восьми лет и все эти годы горячо надеялся, что никогда больше не получит. Он поскреб свою двухдневную щетину и перечитал электронное письмо.

Возможно, это был розыгрыш. В конце концов, кто угодно мог так подписаться: «Пророк». Леон посмотрел на электронный адрес отправителя. Адрес изменился, но был все такой же невразумительный: an763398@anon.obfusc.com. Леон подумал о том, чтобы попытаться вычислить Пророка, хотя знал, что попытки эти ни к чему не приведут. Последний адрес удалось проследить не далее анонимного римейлера. [3] Тупик. Кем бы ни был этот Пророк, он хорошо знал, как сохранить инкогнито.

Кроме самого Леона, о Пророке знали только трое. Один из троих сидел в тюрьме, другой лежал в могиле. Оставался Ральф.

Леон набрал номер, по которому не звонил бог знает сколько лет.

— Это я, — сказал он.

— Кто, простите?

До Леона донесся приглушенный гул мужских голосов. Вероятно, Ральф встречался с банковскими ви-ай-пи, локтями отвоевывая себе свободное пространство на корпоративном приеме. То был мир, в котором когда-то, давным-давно, преуспевал сам Леон.

— Не валяй дурака, Ральф.

Коллективный хохот загрохотал Леону прямо в ухо, затем плавно сошел на нет, оставив после себя отзванивающую эхом пустоту. Похоже, что Ральфи-бой переместился в уборную.

— Теперь удобненько? — спросил Леон.

— Какого черта? Что ты придумал?

— Так, разыскиваю старых друзей. Славный день для звонков из прошлого.

— О чем ты? Я ведь просил никогда больше не звонить мне!

— Да, да, знаю. Слушай, Ральфи-бой, ты там как, далеко от своего офиса?

— Я на заседании совета директоров, и у меня нет…

— Хорошо, — перебил его Леон. — В таком случае я отошлю письмо на твой секретный адрес. Иди и прочитай.

— Что? Ты в своем уме?

— Давай-давай. Я перезвоню через пять минут.

Леон дал отбой, повернулся к компьютеру, повторно открыл письмо и переслал его на псевдоним-адрес Ральфа.

Крутнувшись в своем кресле, он уставился в окно, глядя на казенные контейнеры для стеклотары и мусорные баки на колесиках, обступившие по периметру небольшую автостоянку за его офисом. Прямо напротив, за автостоянкой, высилась грязная тыльная стена местной китайской закусочной. «Золотая Тигрица». Шикарное название — в самый раз для убогой тошниловки.

В дверях черного хода показался юный китаец, который выволок мешок бог знает с какими отбросами и швырнул его в бак прямо под окном Леона. Леон поморщился от чесночной вони; его кишки свело судорогой. Почти все здешние лавочники, являясь к Леону со своими счетами, источали один и тот же тошнотворный смрад, целиком заполнявший крошечный офис. Язва вгрызлась в Леона изнутри.

«Леон-богатенький» [4] — так называли его когда-то. Он вкалывал по шестнадцать часов в сутки и не упускал ни одной крупной сделки. Он был настоящий игрок и имел все: от многомиллионного банковского счета до роскошной жены. Теперь его двадцатилетний брак был смыт в унитаз — вместе с репутацией и миллионами.

Леон зажмурился. Мысли о супружеской жизни сменились мыслями о сыне, а от них ему было еще хуже, чем от язвы. Он сосредоточился на обжигающей боли в животе, пытаясь стереть из памяти образ Ричарда и то утро на пригородной станции. Это была его первая встреча с сыном после почти годовой разлуки.

Он провел всю ночь за игрой в покер и ехал в свой офис на поезде, со всех сторон стиснутый сезонниками. [5] Их брезгливые взгляды говорили ему о том, что он и так знал: глаза у него красные, изо рта воняет, а под мышками давно разыгрался бактериальный шторм.

Вагон остановился напротив стайки школьников на платформе в Блэкроке. Леон рассеянно поглядывал на них через окно. И тут будто кто-то ударил его под дых. Темные волосы, круглые глаза, веснушки, похожие на грязевые капельки. Ричард. Пассажиры вовсю толкались перед Леоном, но он отпихивал их локтями, пытаясь увидеть сына — опять и опять. Ричард был на голову выше остальных и, конечно, выделялся в толпе. Он заметно подрос. Леон почувствовал, как что-то распирает его грудь изнутри. Мальчик будет высокий, в мать, а не коренастый, как сам Леон.

Леон прижался к двери вагона. Один из приятелей Ричарда протиснулся внутрь; вблизи Леон разглядел на его джемпере герб Блэкрок-колледжа. Он нахмурился. Мора не сказала ему о том, что Ричарда отдали в другую школу. Впрочем, они давно уже не общались друг с другом. Интересно, кто сейчас платит за его обучение?

Ричард стоял у самой двери вагона. Леон поднял руку, собираясь привлечь внимание сына. Однако, услышав чистопородный акцент товарищей Ричарда, он вдруг остро почувствовал собственную неприглядность: небритое лицо, поношенная одежда, грязный анорак. Его рука остановилась на полпути, повиснув в воздухе.

— Ричард!

Мальчик, резко повернув голову, оглянулся на платформу. Леон тут же опустил руку и посмотрел в окно. Белобрысый мужчина, на вид лет за сорок, трусцой бежал к поезду. На нем было темное шерстяное пальто, а в руке он нес красную спортивную сумку. Передав ее Ричарду, он ласково взъерошил мальчику волосы. Леон увидел, как лицо сына чуть ли не до ушей растянулось в улыбке, и в ту же секунду испытал приступ режущей боли, как будто проглотил кусок стекла. Медленно развернувшись, Леон побрел прочь. Он протискивался сквозь толпу и не сразу заметил, что оказался в противоположном конце вагона. Леон простоял там остаток пути — пока не удостоверился, что сын сошел.