
Онлайн книга «Грехи девственницы»
— Мадлен… — Я не могу пошевелиться! — Она заговорила, прежде чем успела придумать причину для того, чтобы этого не делать. Гейбриел еле слышно выругался, однако его взгляд смягчился. Он развязал тесемки, удерживающие сорочку на плечах Мадлен, и раздел ее. Теперь она стояла перед ним совсем нагая, если не считать повязки на талии. Гейбриел размотал промокший насквозь бинт и сразу же укутал Мадлен мягким белым полотенцем. — Иди сюда. — Вот уже в который раз он подхватил ее на руки. От шелковистой кожи под ее щекой пахло мужчиной. И запах этот был куда чувственнее аромата дорогого одеколона. Мадлен старалась дышать глубоко и медленно, не обращая внимания на плывущие перед глазами темные круги. Открыв глаза, она обнаружила, что укутана одеялом. Шторы были задвинуты, поэтому Мадлен не могла определить по свету, какое сейчас время суток. — Ты проспала всего два часа. Так что едва перевалило за полдень. — Гейбриел сидел, развалившись в большом кожаном кресле, которое скорее всего подтащил к кровати Мадлен. Она должна была быть удивлена и ошеломлена тем, что он находился так близко. Но присутствие Гейбриела успокаивало, и Мадлен глубже зарылась в источающие аромат лаванды подушки. Гейбриел был одет в простые бриджи из буйволовой кожи и белую рубашку с расстегнутым воротом. Подавшись вперед, он провел пальцами по лбу Мадлен. — Как ты себя чувствуешь? — Живой. — Большего она не могла сказать, ибо все ее тело ужасно болело. Мадлен набрала в грудь воздуха и попыталась согнуть руки и ноги. Это потребовало усилий, но они все-таки слушались. Рана пульсировала болью, и Мадлен приподняла край одеяла, чтобы осмотреть ее. Гейбриел отдернул руку: — Не поднимай одеяло. Руки Мадлен скользнули по новой чистой повязке, а потом вниз по бедрам. Она была полностью обнажена. Взгляд бледно-зеленых глаз Гейбриела сосредоточился на том месте, где дрожала под одеялом ее рука. Он видел Мадлен обнаженной. При мысли об этом позвоночник Мадлен обожгло огнем, который затем растворился в ее лоне. — Что с моей раной? — хрипло спросила она. — Три шва разошлись, но остальные целы. Рана затянется, если ты останешься в постели на некоторое время. — Это невозможно. — Мадлен… — Два дня. Я не могу пропустить маскарад. Слухи наверняка уже поползли по городу. И если я не появлюсь на балу у леди Уиллер, все сочтут, что я умерла. Подбородок Гейбриела сжался, как и предполагала Мадлен. — Неужели этот аукцион стоит твоей жизни? — Ты хочешь, чтобы я положила ему конец? — В ожидании ответа у Мадлен перехватило дыхание. Что скажет Гейбриел? Она не знала, чего хочет больше: признания в том, что он использует этот аукцион для собственного расследования или обещания прекратить это самое расследование ради ее безопасности. — Ты сама должна решить, что делать. Вот так вот. Ответ Гейбриела ничего ей не дал. И Мадлен усилием воли заставила себя, не поморщившись, принять удар. Ну конечно же, он не станет делиться с ней тем, что тщательно скрывал все это время. И останавливать ее он тоже не собирался. — Значит, ты не станешь возражать, если я закончу его сейчас. Гейбриел отвел взгляд. — Это будет очень разумно с твоей стороны. — Я спросила не об этом. Ты хочешь, чтобы я его закончила? — Мнение Гейбриела ничего не значило, потому что она все равно поступит по-своему, и все же Мадлен нервно вцепилась пальцами в простыню в ожидании ответа. Гневно вздохнув, Гейбриел поднялся с кресла. — Почему ты все время играешь со мной? Постоянно мне досаждаешь? — Ты держишься в стороне и постоянно меня предостерегаешь, хотя хочешь продолжения этого аукциона не меньше, чем я. Думаю, ты споришь со мной лишь потому, что знаешь: я все равно тебя не послушаю. Гейбриел отвернулся к камину, и его руки сжались в кулаки. — Я не хочу, чтобы ты погибла. А ты ходишь по краю пропасти. — Не сомневаюсь. Ведь если меня не станет, ты не сможешь найти то, что ищешь все это время. Пока не будешь со мной откровенен, не стоит лицемерить и проклинать меня и мой аукцион. — Прекрасно. — Гейбриел подошел к кровати. — Только если хочешь откровенности… — он вытащил из кармана нож и положил его поверх одеяла, — объясни, почему куртизанка носит с собой нож, пристегнутый к лодыжке, и кричит по-русски. Нога Мадлен дернулась под одеялом, хотя выражение ее лица оставалось бесстрастным. — На мою жизнь уже покушались дважды. Сегодня в третий раз. Я поступила бы глупо, не попытавшись защитить себя. Однако Мадлен вовсе не была глупой. Равно как и Гейбриел. Молодой человек вытащил нож из ножен. Короткое — всего четыре дюйма — лезвие было недавно заточено. — Это вовсе не милая безделушка, которые продают дамам для забавы. — Кожаная рукоятка была изрядно потерта, как если бы ножом неоднократно пользовались. Гейбриел знал, что если отдаст Мадлен нож, он идеально повторит форму ее ладони. — Ножны тоже изготовлены на заказ. Их подгоняли под форму твоей ноги. Где ты его взяла? Мадлен ранили, а затем сбросили в реку. Ее дом попытались поджечь. Она должна была рыдать, умоляя Гейбриела о помощи. Но вместо этого на ее губах заиграла насмешливая улыбка. — Нож подарил Призрак, а ножны — Шифровальщик. — Шифровальщик? — Клейтон Кемпбелл. Меня и раньше пытались похитить и даже хуже… Так что нож мне просто необходим. — А как насчет русского языка? Мадлен приподнялась на локтях. — Я же говорила, что у меня много скрытых талантов. — Может, перечислишь? — Нет. Это вскружит мне голову. — Ты очень наблюдательна. Умеешь разрабатывать детальный план действий. И при этом оборачивать любую ситуацию в свою пользу… Fais gaffe! [3] Несмотря на то что Гейбриел неожиданно перешел на французский язык, Мадлен упала на кровать и скатилась бы с нее на пол, если бы он ее не удержал от этого. — Ты, очевидно, говоришь и по-французски. К тому же у тебя молниеносная реакция, — произнес Гейбриел. Мадлен прищурилась. — Да, это объясняет, почему меня ранили и сбросили в реку. — Оба раза ты выжила и при этом даже глазом не моргнула. — Я же говорила, что я особенная. Заговоренная. Гейбриел склонился над кроватью. Ему необходимо было добиться, чтобы все части головоломки сложились наконец воедино. Он чувствовал себя так, словно ходил с камешком в ботинке, который с каждым шагом причинял такую боль, что ни о чем другом уже невозможно было думать. |