Книга Сашенька, страница 74 – Саймон Себаг-Монтефиоре

— Хотите еще чаю, гражданин Цейтлин? А печенья? Фруктов? Мы очень ценим такие разговоры по душам. Что же, расскажите мне эти истории.

Молодой человек раскрыл карты. Гидеон осмелел.

— Я с удовольствием расскажу старые истории, но если вам нужен информатор, боюсь, я не подхожу для такой работы…

— Я вас прекрасно понимаю, — мягко ответил Могильчук, собирая бумаги.

Оттуда выпала фотография. Сердце Гидеона защемило. Это был снимок Муши, его любимой дочери, которая прогуливалась с Ровинским, режиссером театра имени Ленинского комсомола. Ровинский исчез в 1937 году.

Следователь быстро подобрал выпавший снимок, и тот исчез у него в папке.

— На снимке была Мушь! — воскликнул Гидеон.

— Со своим любовником Ровинским, — добавил Могильчук. — Вам известно, где сейчас Ровинский?

Гидеон покачал головой. Он ничего не знал о личной жизни Муши — дочь так была похожа на отца.

Он обязан защитить свою дорогую девочку.

Могильчук не стал отвечать на свой вопрос. Он лишь развел руками, как будто просыпал песок сквозь пальцы.

— Вы хотите, чтобы я рассказал все байки Менделя? — уточнил Гидеон. — Это займет всю ночь!

— Государство предоставит в ваше распоряжение целую вечность, если нужно. Вы мечтаете о Маше, о своей кошечке? Она слишком молода для вас и так требовательна! Она доведет вас до сердечного приступа. Нет, для вас безопаснее думать о своей дочери, когда будете рассказывать истории Менделя.

20

Прошло два дня. Сумерки упали на Патриаршие пруды. В духоте и полумраке вокруг прохладных прудов, держась за руки, прогуливались влюбленные парочки. Гравий хрустел у них под ногами, раздавался смех, кто-то играл на аккордеоне. Два старика, сидя совершенно неподвижно, не сводили глаз с шахматной доски.

Сашенька в белой шляпе и облегающем кремовом платье купила два мороженых, одно протянула Бене Гольдену. Они шли чуть в стороне друг от друга, но внимательный глаз сразу бы заметил, что они любовники, поскольку их тела двигались в унисон, как будто связанные невидимой нитью.

— Ты работаешь? — спросила она.

— Нет, фактически мне нечем заняться, к тому же у меня нет денег. Но, — тут он перешел на шепот, — я целыми днями исписываю твою великолепную бумагу! Можешь принести еще? Я так рад тебя видеть. Я так хочу поцеловать тебя, насладиться тобою.

Прикрыв глаза, Сашенька вздохнула.

— Мне продолжать?

— Не могу поверить, что мне хочется это слушать, — но так и есть.

— Я собираюсь сказать тебе нечто бредовое. Хочу сбежать с тобой к Черному морю. Хочу бродить с тобой по набережной Батума. Там есть шарманка, на ней можно играть наши любимые романсы, я бы подпевал. А когда зайдет жаркое тропическое солнце, мы сидели бы в кафе Мустафы и целовались. Никто бы нам не мешал, а в полночь старые знакомые татары повезли бы нас на своей лодке в Турцию…

— А как же мои дети? Я никогда их не брошу.

— Знаю, знаю. Это в тебе и привлекает.

— Ты бесстыжий развратник, Беня. Зачем я с тобой?

— Ты чудесная мать. Я всю жизнь вел себя отвратительно, ты — нет. Ты настоящая женщина из плоти и крови, партийная матрона, редактор, мать, баронесса. Расскажи, как дела в издательстве.

— Дел невпроворот. Женсовет планирует на декабрь мероприятия к шестидесятилетию товарища Сталина, мы готовим специальный выпуск журнала к Октябрьским праздникам. Мне удалось устроить Снегурочку в «Артек», она уже мечтает о красном галстуке. Но радостнее всего, что Гидеон вернулся домой.

— Не исключено, что он все равно обречен! С ним, возможно, играют в кошки-мышки.

— Нет. Ваня говорит, все будет хорошо. Товарищ Сталин на съезде…

— Довольно дешевой партийной демагогии, Сашенька, — настоял он. — У нас нет времени обсуждать твои съезды. Есть только сейчас! Есть только мы!

Они свернули за угол и неожиданно оказались одни.

Сашенька взяла его за руку.

— Ты ждешь наших встреч?

— Весь день. Каждую минуту.

— Тогда почему ты такой вредный и коварный? Зачем привел меня сюда?

Они подходили к арке, которая вела во внутренний дворик. Убедившись, что никто не видит, Беня увлек ее в арку, провел через двор в сад, к шаткой сторожке, в каких пенсионеры любят хранить семена герани. Он достал ключ.

— Это наша новая дача.

— Сарай?

Он засмеялся.

— Ты проявляешь буржуазные наклонности.

— Беня, я коммунистка, но когда дело касается занятий любовью, я становлюсь аристократкой, хочу я того или нет.

— Представь, что это тайная беседка князя Юсупова или графа Шереметева! — Он отпер дверь. — Только представь!

— Как ты даже на секунду мог подумать, что я… — Сашенька поняла, что те дни, когда они с Ваней жили в спартанских условиях на двухъярусных кроватях в крошечной комнатке общежития, давно прошли. Да, она большевичка, но заслужила роскошь. — Тут мерзко и воняет навозом.

— Нет, это новые духи мадам Шанель.

— А вот это похоже на грабли!

— Нет, баронесса Сашенька. Это инкрустированный бриллиантами камертон, изготовленный для самой государыни лучшими мастерами Дрездена.

— А что это за отвратительное старое тряпье?

— Одеяло? Это мех шиншиллы с шелковой подкладкой для удобства баронессы.

— Я сюда не войду, — твердо заявила Сашенька.

Гольден сник, но продолжал настаивать.

— А если я скажу тебе, что это вовсе не ерунда, что эта дверь ведет в тайный мир, где нас никто не увидит, никто не потревожит, где я буду любить тебя больше жизни? Знаю, это не дворец. Может, это жалкий сарай, но здесь я хочу поклоняться тебе, холить и лелеять тебя, не теряя ни секунды, ведь жизнь так коротка в этом мире, полном опасностей. Может быть, это прозвучит глупо, но я встретил тебя в расцвете лет. Я еще не стар, но уже не мальчик и знаю себя. Ты единственная женщина в моей жизни, женщина, которую я буду вспоминать и на смертном одре. — Неожиданно он стал серьезным и передал ей книгу, которую достал из-под полы пиджака — томик Пушкина. — Я приготовил его, чтобы ты навсегда запомнила эти мгновения.

Она открыла книгу — на странице с ее любимым стихотворением «Талисман» лежала засушенная редкая орхидея. Он процитировал Пушкина:

И, ласкаясь, говорила:

«Сохрани мой талисман:

В нем таинственная сила!

Он тебе любовью дан».

— Ты не перестаешь меня удивлять, — прошептала она. Сашенька была так тронута, так страстно хотела его поцеловать, что у нее дрожали руки. Она вошла в сарай, ногой захлопнула дверь. Все здесь — инструменты, зерно, чьи-то сапоги — казалось таким живым, наполненным любовью, как сама Сашенька.