Онлайн книга «Паразиты»
— Кажется, в Кроудоне. Никто не знал. Никто не мог сказать с уверенностью. Стук в дверь. — Войдите. Это был Найэл. Волна облегчения, но ее сразу сменяет раздражение. — Где ты был? Почему не пришел раньше? — Я кое-что делал. Спрашивать Найэла бесполезно. Он сам себе закон. — Я думала, ты сидишь в первом ряду, — сердито сказала Мария, стирая с лица грим. — Я видел пьесу четыре раза, то есть примерно на три больше, чем следовало, — ответил Найэл. — Сегодня я была очень хороша. И совсем другая, чем в тот вечер, когда ты видел меня последний раз. Большая разница. — Ты всегда разная. Я никогда не видел, чтобы ты дважды делала одно и то же. На, возьми этот пакет. — Что это? — Подарок, который я купил тебе в Нью-Йорке на Пятой авеню. Ужасно дорогой. Называется неглиже. — Ах, Найэл… Она вновь была ребенком, который разрывает упаковку, бросает оберточную бумагу на пол, затем быстро подбирает — оберточная бумага теперь большая редкость; и, наконец, вынимает из коробки тонкий, струящийся идиотизм, прозрачный и абсолютно никчемный, непрактичный. — Должно быть, стоит уйму денег. — Так и есть. — Общественные связи? — Нет, личные. Больше ни о чем меня не спрашивай. Надень. Как приятно получать подарки. Почему она как ребенок сама не своя до подарков? — Ну как? — Отлично. — И к телу очень приятно. Я назову его «Страсть под вязами». [66] Такси найти не удалось. Они были вынуждены возвращаться на квартиру Марии почти ощупью, прокладывая себе путь в тумане, прислушиваясь к тяжелому дыханию поезда где-то высоко под небом. — Дело в том… — Дело в чем? — Дело в том, что, вместо того чтобы привозить мне «Страсть под вязами», следовало привезти гору еды в банках. Но тебе это, конечно, не пришло в голову. — А какой еды? — Ну… ветчины, языков, цыплят в лаванде. — А вот и привез. У швейцара в вестибюле я оставил огромный пакет со всякой всячиной. Скоро увидишь. Цыплят, правда, нет. Но есть сосиски. — Ах, ну тогда… В квартире, расхаживая между спальней и кухней, она разговаривала то с Найэлом, то с закипающим чайником. — Только посмей перелиться через край. Я за тобой слежу… Найэл, зачем ты роешься в комоде? Оставь его в покое. — Хочу найти еще одно шерстяное одеяло. Что там лежит у тебя под гладильной доской завернутое в плед? — Не трогай… хотя, нет. Бери. Но не пролей коньяк на подол. — Коньяка у меня нет. А жаль. В квартире ледяной холод. У меня стучат зубы. — Тебе это не повредит. Ты слишком привык к горячим батареям… Ну вот, потеряла консервный нож. Найэл, что это на тебе? Ты похож на негритянского менестреля. — Это моя американская пижама. «Страсть под кизилом», нравится? — Нет. Какие отвратительные темно-каштановые полосы… Сними ее. Надень шотландцев, проливших свою кровь. [67] — Можно и проливших кровь шотландцев. Над крышей прогрохотал еще один поезд. Куда? Откуда? Лучше поскорее налить грелку. — Найэл, ты хочешь есть? — Нет. — А захочешь? — Да. Не беспокойся. Если захочу, открою банку сосисок рожком для обуви. Между прочим, что такое бомбейская утка? — Общее купе в спальном вагоне. Неужели ты забыл? — Ах да, конечно. Но какое отношение это имеет к нам? Сегодня ночью? — Никакого. Просто мне надо было отделаться от Полли. Приятное тепло чашки обжигающего чая, потом грелка в ногах. Приятная тишина — ни скорых поездов, ни хлопающих дверей и окон; лишь тиканье часов на прикроватном столике, светящиеся в темноте стрелки показывают десять минут первого. — Найэл? — Что? — Ты читал в вечерней газете заметку про то, как умирающая жена одного старого полковника Нозворта попросила сыграть на ее похоронах «Ты действуешь мне на нервы»? — Нет. — Какая хорошая мысль. Я вот все думаю, кто бы это действовал ей на нервы. — Думаю, старик Нозворт. Мария, как ты думаешь, чем нам заняться? — Не знаю. Но чем бы мы ни занялись, это будет восхитительно. — Тогда перестань разговаривать… В холле, в Фартингзе, кто-то ударил в гонг. Мария открыла глаза и села, вся дрожа. Она протянула руку к пробке, и остывшая вода с рокотом и бульканьем устремилась в сток за окном. Мария сильно опаздывала к воскресному ужину. Глава 21
Селия закрыла за собой дверь детской. Все правильно, сказала она себе, все, о чем мы говорили днем: они другие, не такие, какими мы были в их возрасте. Наш мир был миром воображения. Их мир — мир реальности. Они все видят в истинном свете. Для современного ребенка кресло — всегда кресло, а не корабль, не необитаемый остров. Узоры на стене — всего лишь узоры; не образы, чьи лица изменяются с наступлением сумерек. Игра в шашки или фишки — не более чем состязание в мастерстве и везении, как бридж для взрослого. Для нас фишки были солдатами, безжалостными и злыми, а король с короной на голове — надменным властелином, который с пугающей силой перепрыгивал с квадрата на квадрат. К сожалению, современные дети лишены воображения. Они милы, у них беззаботные, честные глаза, но в их жизни нет волшебства, нет очарования. Очарование ушло и едва ли вернется… — Дети укрыты, мисс Селия? — Да, Полли. Извините, что я не поднялась и не выкупала их. — Ах, с этим все в порядке. Я слышала, как вы разговариваете в гостиной, и подумала, что вам надо многое обсудить. Миссис Уиндэм выглядит усталой, вам не кажется? — Это все Лондон, Полли. И дождливый день. Да и пьеса, в которой она играет, не пользуется успехом. — Наверное, так. Какая жалость, что она мало отдыхает и не приезжает сюда на более длительное время, чтобы побыть с мистером Уиндэмом и детьми. — Для актрисы это не так просто, Полли. Кроме того, длительный отдых не для нее. — Дети так мало ее видят. Папочке Кэролайн пишет два раза в неделю, а мамочке никогда. Порой мне трудно удержаться от мысли… |