Онлайн книга «Пуговица»
|
Все очень просто, когда не испытываешь невыносимую боль. И все-таки — сквозь боль, усталость, шок — надо думать. Ну, давай, решай! Что ты хочешь? — Я хочу, чтобы перестало болеть. — Ну, это понятно. Сейчас болеть будет все равно. Свежая рана. На то, чтобы затянулась, потребуется время. Пока — терпи. Помогло бы как следует выспаться — это да. Но сейчас надо решить самое главное: что ты хочешь? Ты останешься с Петром? Или не сможешь после того, что узнала? — Я не представляю себе жизни без него. Пока. Но… И с ним — тоже не представляю. Пока… Я бы хотела суметь остаться. С ним. Конечно, как раньше, уже не получится. Но все равно — остаться бы с ним хотела. Уже хорошо. Кое-что сформировалось. Мысли начали строиться рядами, а не мотаться в полном хаосе, сталкиваясь и разбегаясь… Рыся попыталась думать о хорошем. Ну, вот, например. Сын… Ведь сначала-то, услышав о сыне, она — правда — почти что сдохла… Это был бы полный конец отношений. Ну, не смогла бы она тогда… Уж слишком круто поменялась бы ее судьба… Как жить, зная, что где-то есть у мужа еще ребенок… параллельный… Его надо видеть, приглашать домой… Нет, тяжко. Даже осознать такое не получается. Хотя… Рыся вспомнила собственного папу и этого его «параллельного» ребенка, ставшего теперь для отца самым лучшим и правильным, тогда как они, все пятеро, — плохие и злые. Так, по крайней мере, отец не раз говорил. Как, однако, любопытно: неужели дочери повторяют судьбу матерей? Рыся много про это читала, иногда даже ей казалось, что нечто в этом есть… Хотя — о чем это она? Нет никакого сына у Петра, кроме их Юрочки. Надо надеяться, что нет… Во всяком случае, у Элеоноры сын не от Петра. Это точно. Шантажистка поганая. Сына нет. Но — запросто м о г бы быть. Эту мысль Рыся отогнала, как шальную и никчемную. Сына нет. Это плюс. Едем дальше. Петр, безусловно, любит ее, Рысю. И не скрывает этого, и — мало того — в любви своей уверен. Даже если вдруг и случится разрыв их супружества. Как хорошо он говорил о своей жене! Было в этот момент в нем такое… огромное мужское обаяние. Он, не зная, что жена его видит и слышит, произносил самые нужные и важные ей слова. Значит, в этом не лгал. И это хорошо. Это надо постараться запомнить. Чтобы хорошее воспоминание в итоге перебило то, ужасное… «Избушка, избушка, повернись к лесу передом…» Фу, какое отвращение! Нет, надо переключаться на хорошее, прекрасное! Надо вспомнить что-то еще… Какой-то сильный момент… Вот. Незадолго до его отлета. Они просто болтали… Начали говорить про Петров пост. Смотрели, когда он должен наступить этим летом. Начинается Петров пост всегда по-разному, а заканчивается на Петра и Павла. Мужниными именинами. Вот с именин началось. А потом потихонечку заговорили о Петре Великом. О том, что и сколько он успел сделать для России за недлинную в любом случае человеческую жизнь. И муж говорил: — Вот собираются историки и начинают талдычить: это, мол, Петр Первый сделал правильно, это хорошо, а тут вот — неправильно, нехорошо… Тьфу… А сами-то что могут? Рассуждают, как Высший суд… Были бы хоть на тысячную долю так сильны, как он… Такого великана России Бог послал… — Думаешь, он от Бога? — спросила тогда Рыся. — Пушкин его хорошо понимал. Как равный равного. Ну да — два гения… Помнишь, как в «Полтаве»? Тесним мы шведов рать за ратью; Темнеет слава их знамен, И бога браней благодатью Наш каждый шаг запечатлен. Тогда-то свыше вдохновенный Раздался звучный глас Петра: «За дело, с Богом!» Из шатра, Толпой любимцев окруженный Выходит Петр. Его глаза Сияют. Лик его ужасен. Движенья быстры. Он прекрасен. Он весь, как Божия гроза. Идет. Ему коня подводят. Ретив и смирен верный конь. Почуяв роковой огонь, Дрожит. Глазами косо водит И мчится в прахе боевом, Гордясь могущим седоком… Ах, как же муж ее читал эти строки! Знакомые и любимые стихи, которые и она знала наизусть… Но он читал так, что мурашки по коже побежали… Картина встала перед глазами, ясная, такая, какую только гений мог создать: — Да, Пушкин и говорит «лик», «Божия гроза», — повторила она, соглашаясь с мужем. — И видишь: в основе всего воля, сила идеи, желания, правда? — размышлял Петр. — Он же «могущий»! Даже конь чувствует… Гордится… Даже у него — боевой дух, — откликалась Рыся, только сейчас так глубоко понимая правоту Пушкина и поразительную точность его формулы власти: «могущий» — тот, кто может, потому что хочет победы, уверен в ней, знает о своем предназначении, о роке своем, судьбе… Побеждает ведь всегда сила духа, сила желания, сила стремления… Тогда и страху места нет. Ах, как же хорошо было тогда — говорить, вдумываться, понимать. Вместе. Будет ли у нее в жизни еще когда-нибудь наслаждение общения и родства, какое прежде бывало с мужем? Боль опять пронзила ее. Еще более сильная, чем раньше. Наверное, до этого действовал шоковый наркоз. Природа сама заботится о своих несчастных детях, в особо страшные минуты посылая им возможность пережить самое жуткое, не чувствуя боли. И вот сейчас боль накрыла волной. — За что же это мне? Вся жизнь в трудах… Вся жизнь — в других и ради других… Стоп-стоп-стоп… Именно о других надо сейчас думать. О другом. О самом главном и дорогом человеке, любовь к которому не пройдет никогда. Сын. Юрочка. Как он любит отца! Как гордится им! Как меняется его лицо, когда он обращается к Петру… Папа… Что тут думать? Что решать? На что она имеет право? На то, чтобы у ребенка отца отнять? Осчастливить его таким образом? Кто ж ей это простит потом? И как она сама себе простит? И кому легче станет? Может, только Элеоноре… Этой — точно! Но не дождется… Нет… Ты, Элеонора, хамовитее, наглее — это безусловно. Но я — сильнее. И у меня с Петром сын. Сын в последнее время вытянулся. Уже нельзя обращаться с ним как с малышом. А в сердце ее он такой маленький… Кроха. Как он играл в прятки: садился на диван, закрывал личико ладошками и кричал на весь дом: — Мам! Где же мальчик? Где Юва? И она «искала» — оглядывалась по сторонам, звала озабоченно: — Юрочка! Юрочка! Папа, ты не видел нашего мальчика? |