Книга Охота на Сталина, страница 38 – Вячеслав Хватов

— А чего это они? — не унимался Орловский.

— Чего, чего. Может, твой немецкий термос заметили, а может, палят по всему, что в зоне шевелится. Кажись у них тут какая-то операция, а наш брат — хантер для хозяев всегда разменной монетой был.

Двое хантеров осторожно выбрались наверх и потрусили на юго-восток.

— Стой, — Виктор цапанул напарника за плечо.

— Чего?

— Нет, ничего. Послышалось.

Виктор еще несколько раз оглянулся. Что-то постороннее вторглось в размеренный хруст битого стекла под ногами. Оно вперемешку с песком толстым ковром укрывало все Московские переулки и улочки. Только на широких проспектах, да возле таких вот промоин, как здесь, можно было еще вместо привычного хруста услышать стук каблуков по асфальту. Изувеченный город год за годом превращался в скопище серых однообразных руин. Иные дома давно уже стали обыкновенными холмами, покрытыми зеленью разросшихся кустов, чертополоха и полыни. Время брало свое.

Вот опять!

Орловский остановился. Теперь он явственно слышал шорох.

— Шайзе, — донеслось из-под темнеющего остова трамвая.

Андрей вскинул автомат, а Виктор включил фонарик и осветил комок тряпья, шевелящийся возле задней площадки.

Мишин прицелился.

— Погоди, может свой.

— Не, немец. Ты же слышал.

— Откуда тут немцу взяться?

— Не стреляйте, я русский! — из-под драной немецкой шинели образца сорок первого года высунулось чумазое, покрытое царапинами лицо.

— Да хоть татарин, — Андрей сплюнул. — «Фольксфрай» поганый.

Орловский промышлял хантерством всего ничего и еще не успел полностью окунуться в ньюансы местных взаимоотношений. Для него «фольсксфраи» были такими же подневольными работягами, ежедневно рискующими своими насквозь радиоактивными шкурами, как и хантеры. Ни ненависти, ни неприязни к этому несчастному Виктор не испытывал. Он смотрел на корчившегося от боли беднягу и представлял себя на его месте.

— Что будем делать? — Орловский посмотрел на своего боле опытного товарища.

— А что тут делать? На него патрона жалко, да и услышат еще. Пошли. Хотя погодь, — Мишин подошел к раненому «фольксфраю» и быстро и ловко его обшмонал. Виктор же нагнулся над несчастным и осмотрел его рану. Потом достал перевязочный пакет и, пока Андрей рассматривал свои трофеи, перевязал «фольксфраю» ногу. Тот закусил нижнюю губу и застонал.

— Не скули. У тебя даже кость не задета. Так, сквозное. Только кровищи натекло вот, — Орловский посмотрел на напарника. — Не бросать же его здесь?

— А что, прикажешь его обратно на своем горбу переть? — Андрей рассовал трофейные гранаты по карманам, поднял валяющийся неподалеку «шмайсер» и теперь увлеченно изучал какую-то книжечку.

— Мда. Давай его хотя бы вон в тот подъезд занесем что ли? — Виктор сокрушенно махнул рукой. Он за последние месяцы навидался столько смертей, стольких отправил на тот свет своими собственными руками, что ему захотелось хоть что-нибудь сделать для этого парня с голубыми глазами невинного младенца, которыми тот буквально поедал своего благодетеля.

Мишин неодобрительно посмотрел на напарника, вытирающего окровавленные руки об остатки бинтов.

Раненый же переводил умоляющий взгляд с одного хантера на другого. Он понял, что убивать его не будут и теперь, когда ему еще и оказали первую помощь, пошел ва-банк.

— Если вынесете меня, комитет в долгу не останется.

— Какой такой комитет? — Орловский непонимающе уставился на спасенного.

— Центральный, — Андрей протянул Виктору замусоленную красную книжицу.

«ЦК ВЛКСМ г. Москвы» было отпечатано крупным шрифтом на шершавой цвета крови корочке. Орловский закрыл глаза. У него когда-то тоже был такой же членский билет. Когда-то давно, две или три жизни тому назад.

— Ты несешь первым, — буркнул тем временем, Мишин и, подхватив сидор, зашагал в сторону проспекта.

Орловский, пораженный такой резкой переменой настроения напарника, взвалил на плечи неожиданно легкого комсомольца и поспешил следом. Что-то ворчавшего себе под нос Мишина они догнали уже на входе в какой-то сквер.

— Сдать бы тебя в комендатуру, товарищ Семен Темрюков, и все дела. А тут возись с ним, с революционером хреновым.

Пыхтя как паровоз, санаторный титан нехотя пожирал сырые дрова. В бывшем красном уголке рядом с каптеркой, где постелили комсомольцу, воняло плесенью, сырыми носками и какой-то чердачной гнильцой. Кроме коменданта Сенько, да пары незнакомых новичков на базе никого не было.

После первых майских теплых деньков наступили черемуховые холода, и на улице свирепствовал северный ветер. Он, то завывал где-то наверху в обглоданной временем кочерыжке трубы, то налегал на мутные, заляпанные краской стекла, так напористо, что те испуганно вздрагивали и, казалось, вот-вот уже должны уступить хулигану.

Богатырский храп, доносящийся из каптерки, изредка сменялся пронзительным посвистыванием. Иногда и то и другое прерывали вопли комсомольца:

— Справа заходи, Колян, справа. Гранатой его.

— Воюет, — Мишин встал, вошел в каптерку и, подбросив дров, взял закипевший чайник.

Орловский открутил крышку трофейного термоса и разбавил свежий кипяток так и не использованным в рейде сладким чаем.

— И мне плесни, — Андрей подставил свою кружку.

— Отчего же мы дальше не пошли, — задал Виктор, давно мучивший его вопрос.

— Не судьба.

— Как это?

— Знаешь, если у хантера в рейде с самого начала не задалось — лучше сразу назад вернуться.

— Да ладно…

— Не, серьезно. Такое редко, но бывает. А вообще я все равно бы пошел, да только не прошли бы мы сегодня там.

— Почему?

— Ошибся я. То не колонну мародеры дербанили, то янки комсомольский актив херачили. И бронетехникой и минометами. Да ты же сам все видел.

— Видел. А мы-то тут причем?

— А тебе что, одного пропиздона на Боткинском мало?

— Да хватило, но можно ведь было обойти.

— Эх, молодежь, — вздохнул Андрей, как будто он был старше Виктора не на каких-то три года, а, как минимум, лет на двадцать. Орловскому даже показалось, что по правую руку от него сидит сам Тимофеич. — Американцы ко всему подходят обстоятельно, без нахрапа. Если уж задумали какую операцию — значит тут тебе и снайперы на точках и мобильные истребительные группы, чтобы не одна мышь не проскочила.

— а что же это они нас не предупредили?

— Смеешься?

Орловский отставил в сторону пустую кружку и, положив левую руку под голову, растянулся на тюфяке.