Книга Выбор оружия, страница 23 – Иэн Бэнкс

Извилистой тропинкой они прошли через лес и, петляя по дюнам, неожиданно вышли к этому дому. На его замечание о том, что подобное жилище очень легко поджечь или ограбить, почему-то она ответила тихим смехом, а потом прижалась к нему и крепко поцеловала в губы. Жилище этой женщины и привлекало, и тревожило его, потому что вполне соответствовало её характеру, походило на образ, символ или загадочную метафору из какого-нибудь написанного ею стихотворения.

Стихи! Он так любил их слушать, хотя и признавался, что не все в них понимает — мешало недостаточное знание языка, а также множество культурных иллюзий. Напротив, их физические отношения оставляли ощущение полноты и целостности, в то же время превращаясь в нечто более сложное. Секс был вторжением в её плоть, нападением, атакой, и сколько бы ни получала она удовольствия в спровоцированном ею слиянии, она все равно оказывалась побеждённой в этой борьбе, ибо он нёс в себе мужское, агрессивное начало. Разумеется, он сознавал, что нелепо сравнивать секс и войну.

— Закалве, — она касалась прохладными гибкими пальцами его шеи и бросала на него лукавый взгляд. — Как у тебя все непросто.

Он мог часами смотреть на неё, укутывая в своё обожание, как в тёплый мех, рассматривать её тело, прислушиваться к звучанию её голоса, следить за её движениями.

Ради этого и стоит жить, говорил ему внутренний голос. Можно оставить в прошлом всё, что так тяготит тебя: вину, ложь, корабль, стул и другого человека…

Они познакомились в небольшом баре на окраине города, который ему рекомендовали как место, где всегда имеется спиртное на любой вкус. Из соседней тёмной кабинки донёсся пьяный мужской голос:

— Так, говоришь, ничто не вечно? — (Боже, какая банальность, подумал он).

— Нет, — услышал он её ответ, — за очень немногими исключениями, ничто не вечно, и среди этих исключений мысли или труд человека не числятся.

Женщина продолжала что-то говорить, но он сосредоточился именно на этой фразе. Мне это нравится; интересно… стоит посмотреть, как она выглядит?

Закалве поднялся и заглянул в соседнюю кабинку. Мужчина — какой-то юнец, с лицом в размазанных слезах и соплях. Что касается женщины, то её скрывала полутьма, поэтому удалось заметить только вьющиеся чёрные волосы, острые черты лица…

— Извините, — вежливо обратился он к ним, — но я просто хотел заметить, что выражение «ничто не вечно» может быть и позитивным… в некоторых других языках.

Едва он закончил фразу, как мгновенно осознал, что именно в этом языке имелось множество слов для обозначения «ничего». Он смущённо улыбнулся и нырнул обратно в свою кабинку. Бутылка была уже пуста, и он нащупал на стене кнопку вызова официанта. Не прошло и четверти часа, как из соседней кабинки донеслись крики и грохот, затем юнец стремительно направился к двери, расталкивая всех на своём пути. Спустя мгновение перед Закалве появилась женщина. Её лицо было влажным, она несколько раз глубоко вздохнула, потом старательно вытерла лоб носовым платком.

— Благодарю за содействие, — ледяным тоном произнесла она, — всё складывалось как нельзя удачно, пока не вмешались вы.

— Сожалею, — холодно ответил он, хотя на самом деле почувствовал непонятное волнение.

Женщина склонилась над столом и тщательно выжала платок в его бокал.

— Какая щедрость, — спокойно заметил он.

Незнакомка повернулась к нему спиной, очевидно, намереваясь уйти. Он попытался остановить её.

— Пожалуйста, позвольте и мне тоже быть щедрым.

У входа в кабинку появился официант. «Удача! Весьма кстати!»

— Ещё один бокал… того, что я уже заказывал, а для дамы…

Она заглянула в его бокал.

— То же самое, — и уселась напротив него.

— Считайте это репарациями, — слово подсказал имплактированный словарь.

Похоже, его фраза несколько озадачила незнакомку. Она сдвинула тонкие, изогнутые брови.

— Репарации — это что-то связанное с войной?

— Точно. Компенсация за ущерб. Она покачала головой.

— Вы говорите… странно.

— Я приехал издалека.

Женщина помолчала, потом улыбнулась.

— Шиаса Энджин. Пишу стихи.

— Вы поэт? — восторженно воскликнул он. — Меня всегда восхищали поэты. А однажды я даже сам попытался написать стихи.

— Да? — Женщина насторожилась. — Все когда-то пробовали. А вы… Чем вы занимаетесь?

— Меня зовут Шераданин Закалве. Я солдат.

— Войны не было вот уже триста лет, разве вам не грозит опасность разучиться воевать? — Шиаса откинулась на спинку стула. — Из какого же далёкого далека вы прибыли, Закалве?

— Вы угадали, я… оттуда, — он сделал неопределённый жест рукой. — Благодарю вас, — это предназначалось официанту, принёсшему напитки, один из бокалов он передал женщине.

— Почему же вы так похожи на нас? Разумеется, не все инопланетяне обязательно должны быть негуманоидами, и всё-таки…

— Думаю, мне известна настоящая причина.

— И какова она?

— Алкоголь. Это вещество есть везде, им просто пронизана Галактика. Любой паршивый вид, стоит ему изобрести телескоп, спектроскоп и прочую ерунду, начинает пялиться на звезды. Что же он видит? — Закалве постучал ногтем по бокалу. — Массу материи, но изрядная доля её — алкоголь. Гуманоиды — это способ, которым Галактика пытается избавиться от спиртного.

— Понятно. — Шиаса неуверенно кивнула. Она сделала глоток и испытующе посмотрела на него. — А к нам вы зачем пожаловали? Надеюсь, не для того, чтобы начать войну?

— Нет, я в отпуске. Решил убраться подальше от своих, и это местечко показалось мне подходящим.

— Долго собираетесь здесь пробыть?

— Пока не надоест. — Он улыбнулся в ответ и поставил бокал на стол, затем потянулся к кнопке звонка, но женщина опередила его.

— Моя очередь, — безапелляционно заявила она.

— Нет. На этот раз совершенно иное.

Когда он пытался разобраться в своих чувствах, привести их в порядок, что же в ней так его притягивает, то, разумеется, начинал с более важных вещей — красоты, творческих способностей, отношения к жизни. Но стоило ему просто увидеть её или вспомнить какие-нибудь даже незначительные события минувшего дня, и тогда её жесты, отдельные слова, движение глаз или рук приобретали не меньшую ценность. Тут он сдавался, утешаясь сказанной ею однажды фразой: нельзя любить то, что вполне понимаешь. Любовь, утверждала Шиаса, это процесс, а не состояние; оставаясь в неподвижности, она рискует зачахнуть. Он не был в этом уверен, хотя, благодаря ей, пребывал в состоянии ясного покоя, которое вообще-то не было ему свойственно…

Её талант, а возможно, и гениальность, увеличивали его недоверие к ней. А как ещё можно относиться к тому обстоятельству, что любимая женщина является личностью гораздо большего масштаба, чем способен постичь твой разум. Да, она была такой, какой он её знал здесь и сейчас — цельной натурой, щедро одарённой красотой и умом… И всё же, когда они оба в конце концов умрут (он обнаружил, что снова может думать о собственной смерти без страха), мир будет помнить её только лишь как поэта. Она не раз говорила ему, что хочет написать о нём стихи, но для этого ей нужно побольше узнать о его прошлой жизни. Однако у него не было желания исповедоваться перед ней. Непостижимым образом этой женщине удалось снять бремя с его души; а его причудливые фантазии и предубеждения гармонично выстраивались благодаря некоему магниту, который содержался в ней.