Книга Выбор оружия, страница 24 – Иэн Бэнкс

… А эти ужасные воспоминания! Давным-давно он примирился с мыслью, что с возрастом они будут становиться лишь сильнее. Но Шиаса просто стёрла их, раздробила на части и выбросила, даже не подозревая об этом и не осознавая степень своего влияния на него.

— Сколько же тебе лет? — спросила она незадолго до рассвета в ту, первую ночь.

— Я старше и моложе тебя.

— Звучит загадочно, но всё же ответь на вопрос, — Прохладная ароматная ладонь легла на его лоб.

Задумавшись, он сдвинул брови под её тонкими лёгкими пальцами.

— Ну… какова у вас продолжительность жизни?

— Около… восьмидесяти — девяноста лет.

Пришлось напрячься, вспоминая здешние единицы времени, кстати, довольно близкие к стандартным.

— Тогда мне… примерно двести двадцать, сто десять и тридцать.

Она тихонько присвистнула.

— Какой выбор…

— Я родился двести двадцать лет тому назад, прожил сто десять из них, а физически я соответствую тридцатилетнему возрасту.

Шиаса ответила гортанным смехом, затем прижалась к его животу своими крепкими грудями. Колени сжали его бедра, и она уселась на него верхом.

— Так я лежу в постели с долгожителем? — Похоже, её это очень забавляло.

Он положил руки ей на поясницу, гладкую и прохладную.

Она закрыла ему рот поцелуем.

— Не забудь, что завтра… нет, фактически уже сегодня мы должны выяснить, что случилось с этим кирхом. Возможно, бедное животное застряло среди зарослей.

— Да, — согласился он, лениво переворачиваясь на спину.

Шиаса села на постели, потягиваясь и сладко зевая, затем вскочила и направилась к окну. Подняв шторы, она сняла с крючка на стене бинокль и поднесла его к глазам.

— Все ещё там.

Он наблюдал за ней из-под опущенных век, поэтому стройный силуэт казался размытым, далёким — как, впрочем, и её голос.

— Кирхи, я за ними несколько раз наблюдала, иногда просто перестают есть и тупо пялятся на что-то перед собой, как бы впадая в коматозное состояние. Первые же капли дождя или севшая на спину птица тут же пробуждают его.

Разумеется, животное могло и застрять среди ветвей, эти толстокожие не отличаются ловкостью. В любом случае стоит подняться на холм — вид оттуда открывается прекрасный, и ему не помешает размяться. Они будут валяться на траве и болтать о пустяках, глядя на искрящийся в мареве океан… а вечером Шиаса напишет ещё одно стихотворение.

Пока что он фигурировал в её стихах в качестве некоего безымянного возлюбленного. Впрочем, листы, исписанные мелким почерком, как правило, отправлялись в корзину… Шиаса говорила, что когда-нибудь напишет стихотворение, посвящённое событиям его жизни, — если, конечно, они станут ей известны.

Стены дома колыхались, лёгкие шторы и решётчатые перегородки сразу же отзывались тихим шорохом на малейшее движение воздуха.

— Сегодня мне всё же следует немного поработать, — пробормотала она вполголоса.

Тем первым утром в сером рассвете Шиаса подробно исследовала его тело.

— Сколько шрамов, Закалве, — она осторожно провела пальцем по груди.

— Я постоянно попадаю во всякого рода истории, — вздохнул он. — Конечно, можно было бы избавиться от этих рубцов, но… они помогают… помнить.

— Брось. Признайся, ты просто любишь щеголять ими перед девушками!

— Ну, не без этого.

— Вот этот… если у тебя сердце на том же месте, где и у нас… учитывая, что всё остальное, кажется, там же. — Шиаса водила пальцем по небольшой отметине рядом с соском.

Почувствовав, что он напрягся, она подняла взгляд. Странное выражение его глаз — как у больного или загнанного животного — вызвало у женщины невольную дрожь. Вполне возможно, что ему действительно столько лет, если не больше. Она отодвинулась, поправила волосы.

— Эта рана — недавняя?

— Эта? — Он попытался улыбнуться. — Эта как раз одна из самых старых. — Странное выражение в его глазах исчезло.

— А эта? — спросила она, касаясь его головы.

— Пуля.

— В сражении?

— Можно сказать и так. Женщина.

— О! — Шиаса зажала ладонью рот, изображая ужас.

— Тебя это смущает?

— Нет, не будем вдаваться в подробности… Как насчёт этой?

— Лазер… очень сильный свет, — пояснил он, заметив недоумение на её лице.

— А эта?

— Хм… от насекомых.

— От насекомых? — она вздрогнула.

Он мысленно перенёсся в потухший кратер вулкана… Что там было ещё? Озеро со стоячей водой и камнем посередине… Он полз и полз по кругу… а насекомые… Впрочем, все это осталось в далёком прошлом. Жизнь обрела смысл только здесь и сейчас…

— Тебе лучше не знать.

Её чёрные кудри тяжело качнулись.

— Я поцелую их все — и тебе станет легче!

— Эта работа может оказаться долгой, — предупредил он, когда женщина переместилась к его ногам,

— Ты куда-то спешишь? — Шиаса осторожно прикоснулась губами к мизинцу на его ноге.

— Вовсе нет. Времени — сколько угодно, целая вечность.

Он почувствовал, как она пошевелилась и, затаив дыхание, ждал, когда женщина откроет глаза.

— Интересно, почему ты всегда просыпаешься раньше меня?

— Не знаю, — вздохнул он. — Наверное, мне нравится смотреть, как ты спишь.

— Почему?

Он поцеловал её в шею, глубоко вдыхая запах её душистых волос.

— Когда ты бодрствуешь, то многое: какие-то жесты, движения, слова, мысли — все это ускользает от моего внимания, но во сне ты неподвижна, и я могу все вобрать в себя.

С трудом удавалось подобрать слова…

— Ты… — Она опустила взгляд. — Знаешь, мне нравится слышать подобную чепуху.

Он понял, что она хотела сказать, но так и не сказала.

— На самом деле ты думала о том, что пока тебе нравится слушать подобную чепуху, но что будет дальше… Почему надо столько сил и внимания уделять будущему, которое может и не наступить?

Шиаса осторожно коснулась губами его лба, заглянула в глаза и отвернулась.

— Мне не следовало влюбляться в тебя, — сказала она, обращаясь в пустоту. А может, эта фраза предназначалась притихшему дому?

— Почему?

— По многим причинам… Я просто беспокоюсь, что это долго не продлится.

— Ничто не вечно, помнишь?

— Помню. — Женщина вздохнула. — Мне нравится рассуждать о том, что может случиться, чтобы не быть застигнутой врасплох. Я стараюсь быть готовой и к хорошему, и к плохому. А тебя… Разве тебя это не беспокоит?