Книга Алгебраист, страница 139 – Иэн Бэнкс

— Облегчение.

— Да, теперь мы развлекаемся, — весело сказала одна половина.

Пелена снова упала на пол.

— Ну, с чего начать?

— Воэны будут огорчены.

— Меркатория будет огорчена.

— Не наша вина.

— Не мы начали.

Кверсер-и-Джанат двинулись прочь от углубленного сиденья, проплыли над расчлененными останками командира воэнов и двух охранников, на ходу отбрасывая оружие в сторону, подальше от тел. Истиннодвойня зависла у двери.

— Нет, серьезно, — сказал Фассин. — Что тут происходит? — Он посмотрел на то, что осталось от трех воэнов, лежащих на полу. — Как вам это удалось?

Кверсер-и-Джанат все еще изучали дверь, которая оставалась закрытой.

— Мы не насельник, — сказал уракапитан, даже не повернувшись к Фассину.

Одна из его конечностей потянулась к стене и принялась ощупывать ее в том месте, где открывалась дверь.

— Чистая механика. Вот досада.

— Мистер Таак, поухаживайте, пожалуйста, за мистером Айсулом.

Фассин всплыл над своим сиденьем и направился к Айсулу. Он выставил вперед свой правый манипулятор.

— Ничего, я сам, — сказал Айсул, вздыхая и пытаясь сбросить с себя руку Фассина.

— И кто же вы? — спросил Фассин.

— ИР, мистер Таак, — сказало существо, продолжая ощупывать дверь и, казалось, не глядя на него.

«Что?» — пронеслось в голове у Фассина.

— Два ИР.

«ИР? Два ИР? Охереть можно! Мы погибли», — подумал Фассин.

— В самом деле, два ИР.

— Чтобы один не рехнулся.

— Не только.

— Говори за себя.

— Гмм, может быть.

Айсул застонал, потом судорожно затрясся. Его сенсорная мантия покрылась рябью. Он оглянулся.

— Ё-моё, мы что, все еще здесь? — Айсул уставился на мертвых воэнов. — Ё-моё, — сказал он. Насельник демонстративно повернулся к Фассину. — Вы тоже это видите?

— О да, — ответил ему Фассин, глядя, как существо ощупывает место, где находилась дверь. — Так вы ИР? Два ИР? — осторожно спросил он.

По его коже под гелем побежали мурашки — он ничего не мог с этим поделать. Его с младенчества воспитывали в убеждении, что ИР — это главнейший и страшнейший враг человечества и всего органического мира, всех живых существ. Как бы нелепо и невероятно ни звучала весть о том, что ты оказался в закрытом помещении с одним (не говоря уже о двух) ИР, но, услышав такое, ты в глубине души, какой-то малой и уязвимой ее частью, проникался абсолютным убеждением, что сейчас тебя будут разрывать на мелкие кусочки.

— Верно, — с отсутствующим видом сказали Кверсер-и-Джанат. — И мы только что захватили этот корабль.

— Вот только нам никак не выбраться из этого треклятого отсека.

— Из кабинки. Никак не выбраться из этой треклятой кабинки.

— Кабинки, отсека — черт бы его подрал.

— Вот ведь досада. Чистая…

— …Механика. Ты уже говорил.

— Ага, ну вот.

Уракапитан нанес удар по точно выбранному месту на переборке. Потом еще один. Дверь появилась и заскользила в сторону.

Кверсер-и-Джанат повернулись к насельнику и человеку в его стрелоидном э-костюме:

— Господа, мы должны оставить вас на некоторое время.

— Ну его в жопу, этот ваш героизм, — сказал Айсул. — Если вы идете, то и мы идем. — Айсул помедлил. — Ну, если только там нет засады. Это очевидно.

Кверсер-и-Джанат затряслись от смеха.

— Там, снаружи, вакуум, Айсул.

— И куча рассерженных, ничего не понимающих воэнов.

Раненый насельник помолчал немного.

— Я забыл, — признался он с недоуменным жестом. — Тогда возвращайтесь побыстрее.

Салуус Кегар проснулся в страхе и недоумении. Его грызло чувство, будто он только что видел не простой сон, а что-то большее. Тот был каким-то образом грязнее, поганее, чем мог бы ждать Салуус. Голова у него болела, но он был уверен, что никаких излишеств вчера днем или вечером себе не позволил. У него был довольно скучный, тягостный обед с представителями посольства к насельникам, тревожный разговор с генералом стражи Товином, а потом более приятная интерлюдия с Лисс. Потом он уснул. И больше ничего, верно? Никакого злоупотребления алкоголем или тем, отчего просыпаются с головной болью и не могут продрать глаза.

Он в буквальном смысле не мог продрать глаза. Старался изо всех сил, но у него не получалось. Они просто не открывались. И свет сквозь его закрытые веки тоже не проникал. И с дыханием что-то было не так. Он не дышал! Он попытался наполнить легкие воздухом, но не смог это сделать. Тогда он запаниковал. Попытался пошевелиться, поднести руки к лицу, к глазам — может, что-то надето на голову, — но не смог шевельнуть и пальцем. Он был парализован.

Салуус чувствовал, как сердце его колотится в груди. Он испытывал какое-то жуткое, мучительное ощущение — казалось, что его вот-вот вырвет, или внутренности его вывалятся наружу, или случится и то и другое сразу.

«Мистер Кегар?»

Этот голос он услышал не ушами. То был виртуальный голос, мыслеголос. Значит, он, Салуус, находится в какой-то искусственной среде. Ну что ж, это, по крайней мере, хоть что-то объясняет. Он, наверное, договорился о каком-то курсе омоложения. Теперь он лежит под глубоким наркозом, в безопасности и добром здравии, лежит в клинике, может быть, ему и принадлежащей. Они что-то там, наверное, напутали с последовательностью пробуждения, не смогли правильно проконтролировать его симптомы. Немного болеутоляющего, чего-нибудь тонизирующего, прогоняющего панику… простенький коктейль, да таких в клинике жизни хоть отбавляй. Вполне объяснимая ошибка, но они что-то не торопятся ее исправлять. Нужно будет поговорить кое с кем.

Вот только он ничего такого себе не заказывал. Он даже все свои регулярные медосмотры отменил, пока не закончится чрезвычайная ситуация. Ничего такого не было запланировано.

Атака. Наверное, кто-то напал на них в корабле, возможно, пока они спали. Он сейчас где-то в больнице, в какой-нибудь ванне сенсорной депривации. Вот блядство! А что, если его здорово покалечило? Может, одна только голова и осталась?

«Привет», — отправил он. Посылать словомысли было значительно проще, чем говорить, словно ты с головой ушел в какую-то игру или (опять же) проходил серьезные лечебные процедуры.

«Вы Салуус Кегар?»

Они что — не знают его имени?

Может, его опоили какой-нибудь дрянью, вырубили?