Книга Бизнес, страница 33 – Иэн Бэнкс

— Тэлман, вы себя когда-нибудь причисляли к социалистам? Похоже на то.

— Очень недолго, в студенческие годы. Неужели заметно? — Я попробовала кофе, единственное, чего я хотела. Все еще слишком горячий.

— Ага. Знаете себе цену?

— Приблизительно.

— Наверно, можете себе позволить быть социалисткой.

— Наверно, могу.

Дессу пожевал сигару, не сводя с меня глаз.

— Коллективистка, да, Тэлман?

— Пожалуй, да. Мы все входим в какой-нибудь коллектив. Все мы — часть общества. Да.

— А ваш коллектив — это мы?

— «Бизнес»? — переспросила я. Он утвердительно кивнул. — Да, именно так.

— Вы нам преданы?

— Думаю, я это уже не раз доказывала.

— В знак памяти миссис Тэлман?

— Не только. Это сентиментальная причина, если угодно. Но есть и другие.

— Например?

— Я восхищаюсь тем, за что выступает «Бизнес», его…

— А за что, по-вашему, он выступает? — быстро спросил он.

Я набрала в легкие побольше воздуха.

— За разум. За рациональность. За прогресс. За уважение к науке, за веру в технологии, веру в людей, в их ум, в конце концов. А не за веру в Бога, или мессию, или монарха. Или в знамя.

— Так-так. Ладно. Извините, Тэлман, я перебил. Продолжайте.

— Я восхищаюсь его успехами, его долговечностью. Горжусь принадлежностью к нему.

— Даже несмотря на то, что мы злобные угнетатели-капиталисты?

Я рассмеялась.

— Разумеется, мы капиталисты, но я бы ограничилась этим определением.

— Многие из молодых сотрудников — от Шестого до Четвертого уровня — посчитали бы ваши слова об инициативе, напористости, успехе и так далее чем-то близким к ереси, близким к предательству.

— Но у нас же не монастырь и не государство. Пока. Так что ни ересью, ни предательством это быть не может, правда?

Дессу изучал кончик своей сигары.

— Насколько вы горды принадлежностью к «Бизнесу», Тэлман?

— Разве есть международные единицы измерения гордости?

— Что для вас важнее: наше общее благо или ваши личные интересы?

Я опять попробовала кофе. Все еще слишком горячо.

— Джеб, вы что, просите меня отказаться от каких-то взглядов?

Он прищелкнул языком.

— Нет, пытаюсь выяснить, что для вас значит «Бизнес».

— Это же не один человек, а множество. Некоторые мне нравятся, некоторые — нет. Что касается «Бизнеса» как корпорации, я уже сказала, что не чужда корпоративной гордости.

— Вы на все готовы ради него?

— Конечно нет. А вы?

— Нет. Стало быть, каждый из нас, как я понимаю, работает только на себя, верно?

— Да, но каждый полагается на поддержку и сотрудничество всех остальных, которые помогают нам достичь личных целей. В этом и состоит смысл социальных групп. Как вы думаете?

— Итак, чего бы вы не стали делать ради «Бизнеса»?

— Ну, знаете, обычный набор: убивать, пытать, калечить, вот такие вещи.

Дессу кивнул.

— Это само собой разумеется. А как насчет жертвенности? Ради чего вы могли бы чем-то пожертвовать, если не ради «Бизнеса»?

— Не знаю. Может, ради других людей. Все зависит от конкретных обстоятельств.

Дессу скорчил гримасу и уставился в потолок, как будто ему внезапно наскучил этот разговор.

— Ну да, конечно, все всегда зависит от конкретных обстоятельств.

Я проснулась. Темно — хоть глаз выколи. Что за черт, где я? Без одеяла зябко. Кровать… незнакомая. Послышалось звяканье, словно чем-то бросили в стекло. Я втянула носом воздух, отчего-то испугавшись. Пахнет, не как у меня дома, в Лондоне, не так, как в… Глазго, не так, как в Блискрэге… ах, вот оно что, я в гостях у Дессу. Большая Дуга. Я в Небраске. Домик на каменистом берегу. Снова раздался тот же звук.

В поисках выключателя ощутила под рукой обезьянку-нэцке. Включила свет, чересчур яркий. Вгляделась в зашторенные окна. Меня мучила слабость, голова болела, не то чтобы слишком сильно, но как бы давая понять: накануне я выпила лишнего. Звяканье повторилось. Я уставилась на телефон, стоящий на втором ночном столике.

— Кейт! — раздался приглушенный зов. Я застегнула верхнюю пуговицу пижамы, подошла к окну и раздвинула шторы. Передо мной возникло бледное лицо Дуайта. Я открыла окно. Снаружи повеяло холодом.

— Дуайт, что ты тут делаешь?

На нем была теплая куртка, но похоже, он успел продрогнуть.

— Можно войти?

— Нет.

— Но здесь же холодно.

— Нечего было выходить из дому.

— Я хотел с тобой поговорить.

— А по телефону нельзя?

— Нет. В том-то и прелесть моего убежища. В нем нет телефона. Можно писать.

— Что — письма? — в замешательстве переспросила я.

Теперь и он пришел в замешательство.

— Почему письма? Нет, концепции записывать и всякую такую лажу, никто не отвлекает.

— Понятно. А мобильник?

— Я его отключаю.

— Но ведь… ладно, не важно.

— Пожалуйста, впусти меня.

— Нет. Какое у тебя дело?

— Здесь невозможно говорить! Я сейчас околею!

— Я тоже, поэтому выкладывай быстрее.

— Ох, Кейт…

— Дуайт, я весь вечер выслушивала разглагольствования твоего дяди. Если у тебя действительно есть ко мне дело, я была бы очень благодарна, если бы ты изложил его как можно более сжато, чтобы я могла снова лечь в постель. Я очень устала.

Это его явно задело.

— Я хотел спросить… не хочешь ли ты прийти на премьеру моей пьесы на Бродвее. — Он почесал голову.

— Твоей пьесы?

— Ага, — усмехнулся он. — Наконец-то мое имя будет стоять на афишах. Называется «Лучшая мишень». Это нечто! Тебе понравится.

— Когда премьера?

— В следующий понедельник.

— Я постараюсь.

— Придешь? Обещаешь?

— Нет, обещать не могу, но постараюсь.

— Ладно, — он помедлил. Меня уже знобило.

— Дуайт, у тебя все?

— Ну… да. Вроде бы.

Я покачала головой.

— Ладно. Спокойной ночи.

— М-м-м. Ладно, — донеслось до меня. Он стал разворачиваться. Я хотела закрыть окно. Тут он обернулся: