Онлайн книга «Лучший из лучших»
|
– Давай, Том, вперед! – понукал коня Зуга. Его охватило беспредельное отчаяние. От абсолютной неподвижности и безжизненности крохотного изломанного тела бросало в дрожь. – О Господи! – вслух сказал Зуга, проталкивая слова через забитое пылью, высохшее от жажды и перехваченное от ужаса горло. – Только не это! Ему почудилась изящная шейка, повернутая под невероятным углом на сломанных позвонках. Или это жуткая бескровная вмятина на макушке? Огромные темные глаза смотрят невидящим взглядом и становятся бессмысленными… Нет, Господи, только не это! На полном скаку вытащив ноги из стремян, Зуга спрыгнул с Тома и, пошатываясь, помчался туда, где лежала Луиза. Она вдруг легко вскочила на ноги. – Ко мне, мой хороший! – крикнула она, подбегая к Метеору. Жеребец рванулся раз, другой и встал на ноги, задрав голову. – Ах ты, умница! – засмеялась Луиза хриплым от возбуждения и дрожащим от усталости голосом. У нее не оставалось сил, чтобы вскочить в седло одним прыжком. Сунув одну ногу в стремя, она подпрыгнула и устроилась на спине лошади. Зуга наблюдал за ней с отвисшей челюстью. Усевшись в седло, она посмотрела на Зугу сверху вниз. – Майор, притвориться мертвым – старый индейский трюк! Луиза развернула Метеора к финишу. – Посмотрим, сможете ли вы добежать до финиша на равных! Метеор помчался к флажкам. На мгновение Зуга остолбенел, не в состоянии поверить, что она научила жеребца так убедительно падать и лежать неподвижно. Внезапно страх за Луизу и отчаяние при виде ее мертвого или искалеченного тела превратились в ярость. Бросившись к Тому, Зуга завопил вслед обманщице: – Мадам, да на вас пробы ставить негде. Господи, прости! Она обернулась и весело помахала в ответ: – Майор, вы простофиля, но я вам это прощаю! Метеор нес ее к финишу с такой скоростью, какая бедному Тому и не снилась. * * * Зуга Баллантайн был пьян в стельку. Впервые за двадцать два года, проведенные с хозяином, Ян Черут видел его в таком виде. Майор сидел очень прямо на деревянном стуле с высокой спинкой: щеки странно побледнели, глаза горели тусклым блеском, в точности как неотшлифованные алмазы. На столе, покрытом зеленым сукном, стояла третья бутылка капского бренди. Зуга неуклюже протянул к ней руку и опрокинул. С громким бульканьем алкоголь полился из горлышка, впитываясь в ткань. Чертыхнувшись от неожиданности, Ян Черут поставил бутылку на место. – Черт возьми, если ты хочешь потерять Чертовы шахты, то я не возражаю, но разливать бренди не позволю! Язык у него слегка заплетался: слуга и хозяин начали пить за час до заката. – Что я скажу мальчикам? – пробормотал Зуга. – Скажешь, что у них отпуск – впервые за десять лет. Мы все теперь в отпуске. Ян Черут налил в кружку бренди и поставил ее перед Зугой. Потом плеснул себе, подумал и плеснул еще столько же. – Старина, я ведь все потерял. – Точно! – радостно согласился слуга. – Хотя было б чего терять. – Я потерял участки. – Вот и хорошо, – кивнул Ян Черут. – Десять лет эти проклятые дырки в земле вытягивали из нас душу – да еще и голодом морили! – Я потерял птицу. – Еще лучше! – Ян Черут отхлебнул из кружки и одобрительно причмокнул. – Пусть теперь мистеру Родсу не везет. Эта птичка его прикончит, как нас чуть не прикончила. Поскорее пошли статую Родсу и благодари Бога, что избавился от нее. Зуга медленно опустил голову, закрыв лицо ладонями, и голос прозвучал глухо: – Ян Черут, все кончено. Для меня дорога на север закрыта. Мечты больше нет. Все было напрасно. Пьяная улыбка медленно сошла с лица Яна Черута, сменившись выражением глубокого сочувствия. – Ничего не кончено. Ты молод и полон сил, у тебя два взрослых сына. – Их мы тоже потеряем – и очень скоро. – Тогда у тебя по-прежнему останусь я, как это было всегда. Зуга поднял голову и посмотрел на коротышку-готтентота. – Что нам теперь делать? – Прикончим эту бутылочку и откроем следующую, – решительно заявил Ян Черут. * * * Утром они погрузили статую на повозку, заботливо подстелив солому. Зуга с помощью Джордана натянул поверх потрепанный и грязный кусок брезента. За работой оба молчали. Закончив, Джордан прошептал так тихо, что Зуга едва расслышал: – Папа, ее нельзя отдавать. Зуга повернулся к сыну – и точно впервые увидел его за все эти годы. Потрясенный, он осознал, что мальчик вырос. Должно быть, в подражание Ральфу, он отпустил усы – густая золотистая полоска подчеркивала нежную линию губ: Джордан не только повзрослел, но и определенно похорошел. – Неужели ее нельзя оставить? – спросил он с ноткой отчаяния в голосе. Зуга молча уставился на сына: сколько же ему исполнилось? Двадцатый год пошел, а ведь еще вчера был мальчишкой, малышом Джорди. Все изменилось. Отвернувшись, Зуга положил руку на завернутую в брезент статую. – Нет, Джордан. Я проиграл пари, отдать долг – дело чести. – Но мама… – Под суровым взглядом отца Джордан умолк. – Что мама? – резко спросил Зуга. Джордан отвел глаза, шелковистые щеки залила краска. – Ничего, – поспешно ответил он и пошел к переднему мулу. – Я отвезу статую мистеру Родсу. Зуга торопливо кивнул: слава Богу, самому не придется исполнять эту прискорбную обязанность! – Спроси у мистера Родса, когда он подпишет бумаги на передачу Чертовых шахт. Зуга прощальным жестом прикоснулся к статуе, поднялся по ступенькам и не оглядываясь вошел в дом. Джордан повел упряжку мулов по изрытой колеями дороге. С непокрытой головой, высокий и худощавый, он двигался с какой-то особенной грацией, легко ступая по мягкой красной пыли. Подняв подбородок, юноша смотрел прямо перед собой задумчивым, все замечающим взглядом поэта. Встречные, особенно женщины, смотрели ему вслед, и их лица смягчались, но Джордан шагал так, будто вокруг никого не было. Он безмолвно твердил обращение к богине: «Зачем ты убежала? Здесь тебе было бы лучше…» Джордан столько раз повторял эти слова, что они стали частью его самого. «Может быть, ты вернешься к нам, Великая богиня?» Она уходила – и Джордан думал, что не выдержит боли расставания. Статуя, богиня и мать в его воображении слились в единое целое, став последней ниточкой, связывавшей с матерью: Алетта превратилась в Великую богиню. |