
Онлайн книга «Первая жертва»
![]() — И вы ушли? — Да… конечно. А что мне еще оставалось? Кингсли не ответил, продолжая смотреть на молодого человека. Молчание нарушила сестра Муррей: — Лейтенант Стэмфорд тоже поэт, верно, лейтенант? Стэмфорд покраснел и смущенно зашаркал ногой. — Ну, как сказать… Вроде того. В смысле, я хотел бы им стать. — И как продвигается ваше творчество? Молодой человек покраснел еще сильнее. — Ну, вообще-то, мисс Муррей, я кое-что написал. Знаете, как вы мне и советовали. — Ну и молодец. — Да, я думаю, смерть Алана, в смысле, капитана Аберкромби… это подвигло на творчество. Помните, вы сказали, что хотели бы прочитать мои стихи, когда они появятся? Вы говорили серьезно? В руках у Стэмфорда была маленькая кожаная папка, в таких обычно носят ноты. — Разумеется, серьезно. Стэмфорд повернулся к Кингсли: — А вы знали, что сестра Муррей публиковала стихи в «Манчестер гардиан»? Разве не восхитительно? — Да, разумеется, — ответил Кингсли. — Конечно, я уверен, что ничто написанное мною никогда не будет опубликовано, — быстро добавил Стэмфорд, продолжая заливаться краской. — Но об этом ведь так приятно думать. — Несомненно. — Ну, хм… вообще-то я прихватил с собой пару стихов. Но, разумеется, если вы не… — Давайте их сюда, лейтенант. Не стоит зарывать свой талант в землю, — сказала сестра Муррей. Стэмфорд открыл в нотную папку, засунул внутрь руку и вытащил небольшую пачку аккуратно исписанных листков. — Пожалуйста, — сказал он. — Если они вам понравятся, я пришлю вам еще. — Жду не дождусь, — ответила Муррей. Кингсли было ясно, что ей это неинтересно, но Стэмфорд ничего не заметил. Он был в восторге и, пробормотав еще несколько слов благодарности, попрощался и ушел. — Вот это чтиво мне определенно не по нраву, — сказала Муррей. — Совершеннейшая чушь. Пойду еще выпью. После этого сестру Муррей немедленно окружили офицеры, очевидно желавшие провести несколько минут в компании женщины, пусть даже и бескомпромиссной суфражистки. Кингсли воспользовался возможностью и попытался собрать побольше мнений об Аберкромби от своих коллег-офицеров. «Милый парень, гораздо спокойнее, чем я думал» — таково, казалось, было общее впечатление. — Он прибыл к нам, после того как Лондонский полк разорвало в клочья на Плаг-стрит, мы его недолго знали, — сказал один офицер. — Да, мы ожидали увидеть более важного, надменного типа и все такое, — добавил другой офицер. — Он ведь знаменитость, да еще и виконт, и вообще все дела. И отец у него заправляет у тори в парламенте. Вообще-то он казался довольно замкнутым. Как ни крути, а сюда загремел. Еще не диагностированный, но все же «нервный». — Я думаю, дело в том, что его старое подразделение пришлось расформировывать, это его и подкосило, — сказал третий. — И все равно не могу понять, как он умудрился погибнуть в бою, — добавил второй офицер. — Мы все слышали, что его отправили сюда. Вечеринка довольно скоро закончилась. Солдаты уже давно разошлись, одни мечтали поспать вдали от взрывов снарядов, другие подкрепиться чем-нибудь покрепче, чем чай в «кафе», или даже отправиться в «Заведение номер один под красным фонарем». Офицеры тоже начали расходиться, поскольку виски кончилось, а сестры разошлись по комнатам. Кингсли не видел сестру Муррей с того момента, как оставил ее с офицерами, и поэтому отправился обратно в свою комнату. Он не спал в кровати с той ночи в гостинице у вокзала Виктория и мечтал о неудобной койке в «Кафе Кавелл», словно это была кровать с пуховым матрасом под балдахином. Дождь уже прекратился, и ночь была теплая. Светила почти полная луна, дорога была светлая, поэтому Кингсли решил срезать путь и пройти через игровые площадки. Однако вскоре снова начал накрапывать дождь. Облака закрыли луну, и вдруг стало очень темно. Кингсли пришлось идти, вытянув перед собой руки, и он очень пожалел, что свернул с гравиевой дорожки. В этот момент его окликнули, и Кингсли остановился. — Люблю дождь, а вы? — Это была сестра Муррей. — В смысле, я знаю, что это кошмар для войск, но здесь, в этом прекрасном замке, наполненном лишь болью и грустью, я иногда думаю, что только он и не утратил чистоты. Должно быть, она давно шла за ним, и Кингсли не слышал ее шагов потому, что шли они по мягкому, упругому дерну. Она подождала, пока он дойдет до первых деревьев, прежде чем подойти к нему. Он едва различал в темноте ее силуэт. — Рядовой Хопкинс не убивал виконта Аберкромби, капитан. — Почему вы так уверены? — Я просто это знаю. Он по-прежнему не видел ее, но чувствовал, что она близко. Тучи густо заволокли луну, и темнота стала почти непроницаемой. — Вам нужно возвращаться в замок, — сказал он. — Я могу сопро… в смысле, проводить вас до двери? — Я же сказала, что люблю дождь. К тому же так резко стемнело. Нужно дождаться, пока облака не развеются, или мы заблудимся и переломаем себе ноги. Да, ночь и правда стала темнее, а дождь усилился. Казалось, что они застряли надолго. — Нет ничего прекраснее запаха дождя в лесу, — сказал голос, раздавшийся теперь прямо перед ним. Наверное, их разделял всего какой-то фут. — Зачем вы шли за мной? — Вы меня заинтересовали. Пойдемте, нужно встать под деревья. — Я не представляю, где они находятся. — Я представляю, я ем много моркови. Он почувствовал прикосновение ее руки, крошечной, но уверенной и цепкой. Кингсли позволил провести себя за руку под деревья, куда дождь не проникал — разве что отдельные крупные капели, падавшие, когда вода скапливалась на листьях у них над головами. — Почему это я вас интересую, сестра Муррей? — спросил Кингсли, когда они снова остановились в темноте. Она так и не отпустила его руку. — Ну, я же сказала, что вы не кажетесь похожим на военного полицейского. Я не верю, что вы один из них. Возможно, вы шпион. — Шпион? Какой шпион? — Ну, просто шпион, и все тут. Думаю, здесь происходит что-то большее, чем кажется на первый взгляд. Сначала появился капитан Шеннон. Потом произошло убийство, и полиция сказала, что раскрыла его, а теперь приехали вы, бывалый военный полицейский, который не отдает честь, когда положено, не щелкает каблуками, как постоянно делают все полицейские, и не знает, что такое зеленый конверт. Кингсли понадобилось некоторое время, чтобы переварить услышанное, и ему стало стыдно. Он был поражен, что двадцатидвухлетняя девушка сумела так легко раскрыть его обман. |