Онлайн книга «Книга легиона»
|
Несмотря на это скептическое предварительное разъяснение, Марго слегка сробела при виде гипнотизера. Он олицетворял собой величие современной медицинской науки. Высокий, дородный, в элегантном пиджачном костюме и поверх него в не менее элегантном нейлоновом халате; с проседью в черных густых волосах, с умным и доброжелательным взглядом, он, казалось, еще не вполне отвлекся от изысканий, важных для всего человечества, ради столь мелких, в сущности, забот посетителя. Поскольку появление Платона было предварено звонком, удостоверяющим, что они оба — питомцы одной alma mater, две минуты коммерческого времени было потрачено на взаимную идентификацию, и у Марго была возможность не спеша оглядеться. Вдоль стен на полках стояли толстые книги в роскошных переплетах, в том числе и старинных, кожаных, а местами, вместо книг, красовались различных фасонов и размеров колбы, реторты и вовсе диковинные сосуды, кое-где соединенные стеклянными змеевиками. Все это припахивало алхимией и средневековьем, явно носило спекулятивный характер, и скепсис Марго по отношению к гипнотизеру восстановился. На отдельном овальном столике располагались стеклянные и металлические шары разных размеров, а также косо усеченная пирамидка из неведомого металла, темного, с оливковым отливом. Маслянистый блеск ее граней привораживал взгляд, отвести от нее глаза было трудно. — Это помогает пациентам абстрагироваться, — пояснил гипнотизер, подметив любопытство Марго. — Но я ими не пользуюсь, разве что по желанию пациента, — добавил он с тонкой и очень приятной улыбкой, несомненно играющей свою роль как при терапии, так и при определении гонорара. — Моя помощница, — небрежно представил Марго Платон, словно только сейчас обратил внимание на ее присутствие. — Вообще-то, я — родственница, — простодушно уточнила она, — потому и помогаю, по-родственному. А в миру я — следователь прокуратуры по особо важным делам. Физиономия гипнотизера на секунду сделалась лицом обиженного ребенка, а Платон метнул в родственницу свирепый взгляд, не успев еще сообразить, что эта ее бестактность в ближайшем будущем уменьшит ущерб для его кошелька. — Ну что же, если вы не против, займемся непосредственно сеансом, — объявил гипнотизер, утеряв некоторую долю своей многозначительности. Платон кратко ему объяснил, что от него требуется, и тот приступил к делу. Он усадил пациента в кресло с блестящими рычажками, позволяющими, решила Марго, менять углы наклона любой из его частей. — Расслабьтесь, — сказал гипнотизер и сделал в воздухе вялый жест раскрытой ладонью. Никакой реакции не последовало, и на его лице отразилось удивление вместе с любопытством. — Хорошо… Сосчитаем до десяти… Один… два… три… четыре… После счета «три» Платон обмяк в кресле, и его голова откинулась назад. — Отлично, — гипнотизер подошел поближе. — Проверка: вы находитесь в состоянии гипноза. Вы осознаете это? — Осознаю, — непривычным, глухим голосом выдохнул Платон. — Теперь немного положительных эмоций. Вы сидите в саду. Светит солнце и поют птицы. На физиономии Платона появилось идиотически-блаженное выражение: он подставлял лицо несуществующему солнцу и слушал щебетание несуществующих птиц. Марго стало неловко и обидно за него. Но ведь он пошел на это сознательно… Ничего не понимая в гипнозе, Марго, тем не менее, почувствовала, что присутствует при работе высококлассного спеца. Это ее удивило: она привыкла к тому, что всегда было «или — или». Или показушник, или специалист. А тут и то, и другое сразу. Да, вот они, новые времена… — А теперь вы лежите… просто лежите и ни о чем не думаете… — гипнотизер нажал сбоку кресла на одну из кнопок, и его части, негромко шурша, задвигались таким образом, что кресло превратилось в горизонтальную койку без подголовника, а Платон плавно переместился в лежачее положение. — У вас был припадок эпилепсии… Все тело Платона напряглось, и он вытянулся струной. — Не напрягайтесь, приступ уже закончился. Только что, сию секунду… Платон расслабился, и на его мгновенно побледневшем лице возникло уже знакомое Марго просветленное выражение. Гипнотизер сделал знак рукой, чтобы она подошла, и показал жестом, что пора включить диктофон, который она держала наготове. — Ваши мысли, как никогда, ясны. Что вы чувствуете? — Мои мысли, как никогда, ясны. Мне холодно. — Мы накрываем вас теплым одеялом. — Спасибо, теперь хорошо. Удивительно хорошо. — Что еще вы чувствуете? — Беспредельное знание. Полную власть над миром. — На что распространяется ваша власть? На людей, животных, предметы? — На все. Я могу менять законы природы. Я могу зажечь новое солнце. Я могу творить мыслью. — Вы намерены изменить мир? — Нет. — Почему? Он вам кажется безупречным? — Нет. — Что же вас удерживает. Нежелание? — Запрет. Внутренний запрет. Вы задаете нелепые вопросы. — Хорошо. Дайте вашим мыслям устояться… Что вас теперь занимает? — Некто. Он приказал мне убить себя. — Это конкретный человек? — Не знаю. Это воля. Это некто. Я намерен последовать за ним. — Куда? — В его сущность. Внутрь. — В этом нельзя заходить далеко. Это очень опасно. — Я знаю, что это опасно. Я не намерен заходить далеко. Платон начал дышать чаще, и его безмятежность исчезла. В лице появилась настороженность, беспокойство. Вместо коротких и ясных фраз его речь стала сбивчивой, иногда превращаясь в неразборчивое бормотание. — Открываю… открываю тебе… сущность всех вещей… она в тебе… я — твоя сущность… Легио Прима… На лице Платона попеременно сменялись выражения интереса, разочарования, удовольствия, страха. — Он родился в год розового свечения… но почему же… не понимаю… он отворит врата… он призывает тебя… Внезапно его глаза округлились и побелели, как при сильной боли: — Это жутко… нет, нет… невыносимо… Его лицо застыло в непонятном отчаянном усилии, руки и ноги стали конвульсивно вздрагивать. Марго показалось, у него начинается эпилептический приступ. Гипнотизер, отошедший было к столу, подбежал к Платону, растеряв по пути всю свою вальяжность. Но заговорил очень спокойно, хотя и с сильной напряженностью в голосе — он, по-видимому, действительно был профессионалом высокого класса. — Возвращаемся… медленно возвращаемся… сосчитаем до десяти… один… два… три… четыре… Лицо Платона расслабилось, приобрело осмысленное выражение, и он приоткрыл глаза. |