Книга Трехручный меч, страница 56 – Юрий Никитин

Она ахнула, ротик открылся для крика, даже для визга, возможно, истошного, задохнулась на миг, вспомнила, она же королева, а это обязывает, напустила на себя надменности выше крыши.

— Вы… Вы… вы хоть слышите, что вам говорят?

Я отпарировал:

— Если мужчина слышит все, что говорит ему женщина, значит, она не красавица.

Она ахнула, открыла и закрыла ротик, как рыбка на берегу:

— Вы просто мерзавец!

— Ага, — согласился я. — Мужчина — это такая сволочь, хуже которой только… женщина. И вообще, мужчинам свойственно ошибаться — особенно в том, что касается женщин. Женщинам, кстати о птичках, это тоже свойственно.

Волк и ворон слушали с вниманием, я впервые показал себя воспитанным мужчиной, который, посоветовав кривоногой девушке идти в кавалерию, не стал уточнять мотивацию своего совета. Таким они меня не знали, таращили глаза, пока я величественным взмахом длани не услал на разведку.

* * *

Мы мчались до полудня, потом наши взмокшие кони начали всхрапывать, стонать и пошатываться. Мой Рогач, правда, притворялся, подыгрывал лошадке королевы, но против объединенных профсоюзов не попрешь, пришлось свернуть в лес под сень ветвей. Волк порыскал и вернулся с сообщением, что вон там прямо преогромнейший дуб на роскошной поляне, но тут же прилетел ворон и гордо сообщил, что совсем близко есть поляна, на ней дуб еще больше, а из-под дуба, как водится, родник такой чистый, что рыбу видно

насквозь.

Волк недовольно зарычал, но вызвался отвести нас сам, а то если следить за этим дурным пернатым, то глаза выколешь о ветки, а конь переломает ноги о пни и валежины.

Поляна и в самом деле засветилась издали в темном лесу, как подсвеченная мощными прожекторами. Солнечный свет падает сверху, зеленая трава светится, как из драгоценной ткани, а полумрак за деревьями, откуда мы только что приехали, кажется настоящей тьмой глубокой ночи.

Я расседлал коней, немного поводил вокруг дуба, чтобы остыли, волк исчез, а когда я уже поил коней, притащил молодого олененка. Ворон недовольно закаркал, его карта бита, сел на пень и, нахохлившись, сделал вид, что спит. Принцесса разобрала дорожные мешки, расстелила скатерть и раскладывала по ней еду, захваченную из дворца. Я присвистнул, девушка явно изготовилась в очень дальнее путешествие.

— Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, — сказал я с чувством, — это я к тому, что всецело и даже полностью одобряю вашу тактику, Ваше Величество! Но предупреждаю, этот путь должен быть хор-р-рошо протоптан. Так что приступайте к разделыванию добычи.

— Думаете, не смогу? — ответила она с вызовом. — Хотя разделывать — это, вообще-то, мужское дело, но я могу преподать вам урок.

— Преподайте, — согласился я лениво. — Люблю, когда мне вот так уроки преподают. А меня пусть совесть замучает!

Она озлилась, сверкнула глазами, но сдержалась с немедленным ответом. Немедленное — не всегда самое удачное, вместо этого она скользнула пренебрежительным взглядом по моей культуристской фигуре, произнесла нежно-ядовито:

— Гордость женщин — шарм, а мужчины — шрам. Но что-то у вас, такого с виду мужественного, кожа чище, чем у юной девушки.

Разожгли костер, искры поднимаются в темноту, развесили кусочки мяса на жердочках, через несколько минут пошел одуряющий запах.

— Шрамами теперь гордятся те, — ответил я, — кто встречался со мной. Кому удалось выжить. Представляю, что нарассказывали вам и сколько раз меня убили!

Она фыркнула, взяла ломтик мяса, я взял после нее, запоздало понял, что выказываю благовоспитанность, этого еще не хватало, с этой дури все начинается, тут же зачавкал, пока не заметила, какой я джентльменистый. Она ела спокойно, привычно, значит, уже бывала в таких поездках, хотя бы на охоте, не ахает, что муравей забежал на скатерть и пытается уволочь крошку сыра.

— Мясо ваше, — сказала она. — Мне хватит этого меда.

— Желание женщины — закон, — сказал я. — Если совпадает с желанием мужчины.

Она нахмурилась, промолчала с высокомерностью высокорожденной, а я, шумно и со смаком обсасывая косточку, предложил:

— Может быть, расскажете, Ваше Величество?.. Что именно вас побудило лично принять участие в такой авантюре? Можно было послать вместо себя десяток крепких ребят в железе. Или считаете, что вы круче? Я, конечно, понимаю, что потаенной причиной был я, такой замечательный, вы уже без ума от меня, хоть и не признаетесь пока даже себе, но для общего употребления есть же и другая причина, понаряднее? Кстати, как вас называть проще, ведь здесь нет придворных, что пеняли бы вам за нарушение этикета?

Она бледнела, синела, лиловела, испепеляла меня взором, но я сам затянул тираду, и Ее Королевское Величество сумело взять себя в свои нежные ручки, думаю, такое брать в руки приятно даже ей, выпрямилась в положении сидя и спросила ледяным тоном:

— А зачем отказываться от этикета?

— Да просто длинно выговаривать, — объяснил я. — У нас в селе один утонул, пока выговаривали его длинное имя.

— Нарушение в одном, — произнесла она ледяным голосом, — ведет к ослаблению в другом. Я предпочитаю, чтобы вы всегда обращались ко мне как к Моему Величеству.

Я пожал плечами:

— Да мне, вообще-то, по фигу. Помню, был такой Джавахарлал Неру, а еще — Межелайтиускаускас Константинодопопулос… И ничего, как-то жили. Я, вообще, одного вообще двухголового знаю! А еще рассказывали про женщину с четырьмя грудями и… густыми волосами на животе. Так что «Ваше Величество» в лесу — это еще не самое то…

Она нахмурилась, долго старалась сообразить, где же это я ее уел, а что уел, видно по честной гнусной роже варвара с дурацкой мужской улыбкой полного и безоговорочного превосходства.

— Тролль похитил мою младшую сестру, — сказала она наконец. — Теперь у отца никого!.. Сперва ссора со мной, я ушла и живу, как хочу, хотя теперь уже понимаю, сглупила… Но сестренку люблю, она у нас тихая и нежная, отцу никогда не перечила. Словом, та самая идеальная женщина, о которой все мужчины говорят с таким придыханием в ваших суровых голосах! Отец не должен оставаться один, хватит и того, что я с ним так… нехорошо.

Она отвернулась и долго рылась в мешке, я рассматривал ее неторопливо, не натыкаясь на колючий взгляд, подумал, что если женщина называет мужчину сволочью, значит, он все сделал правильно, так что у нас все в порядке.

— Ладно, — буркнул я и, красиво рыгнув, отшвырнул в сторону кустов обглоданную кость. Волк тут же подпрыгнул и, поймав на лету, схрумал. Не потому, что голоден, а из любви к искусству. — Ладно, хоть путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, это не значит, что туда нужно гонять многотонные грузовики… Считайте, что вы меня ублажили кормом.