Онлайн книга «Дикие персы»
|
— Оставайся, — махнул рукой конец. — Будем считать, что ты наш пьяный бред. — Галлюцинация, — высказал медицинское предположение брат Ляпсус. — Бред. — Разве мы его наговорили? Нет, мы его увидели, а значит, он галлюцинация. — Ты можешь ампутировать себе занудство? — Рука не поднимается. — Только я чего-то икаю, — предупредил одноглазый. — Наверное, поф столом профуло. — Ты чего там прятался, кстати? — поинтересовался эрлиец. — Крефиторы замучили? — Я сам кого хочешь замучаю, — с пьяной уверенностью отозвался Кувалда. — Тем более — ик! — за феньги. — Он постепенно осваивался и в совсем недалёком будущем должен был стать по-дикарски развязным, но пока держал себя в руках. — А поф стол я от офиночества упал: верных воинов ряфом не оказалось, вот никто и не поффержал. — А чего один бухал? — Нафо было пофумать. — О позолоченной фуражке? — И о ней тоже, — честно признался одноглазый. Хлебнул ещё коньяка и вдруг пустил слезу. — Кожаный китель отстроченный — ик! — орфена с брюликами, «казаки» с золотыми пряжками, поф фуражкой — шёлковая банфана… Мля, я буфу красив, как сумка с феньгами, но что фарить, мля? Ик! Что фарить? — Полный бокал коньяка отправился в недолгий путь к великофюрерскому желудку. — От меня все ахнут! А пофарка нет. — Рыдать нельзя, — строго произнёс Птиций. — Я не рыфаю. — На себя посмотри. — Что я себя — ик! — не знаю, что ли? — Всю скатерть промочил. Ляпсус хмыкнул, благодаря этому Кувалда сообразил, что управляющий сказал что-то обидное и, шумно подобрав сопли, пообещал: — Я сейчас в тебя из пистолета выстрелю — ик! — и скажу потом, что ты с фырой в пузе сразу рофился. — Тебе никто не поверит, — махнул рукой конец. — Почему? — Потому, что с дыркой в пузе я должен был тогда умереть ещё раньше. — А я скажу, что тебя некромант злобный пофнял и зомбем фержал. — Хватит бредить. — А ты прекращай тогфа всем тут рассказывать — ик! — что я рыфаю тут. — Здесь нет никого. — Конец зевнул. — Некому рассказывать. — А этот? — Кувалда кивнул на эрлийца. — Этот тебе не этот, — пробурчал брат Ляпсус, пытаясь распилить на закуску обнаруженное под стулом яблоко. — «Этот», между прочим, ведущий хирург Московской обители, и тебя, придурка, раза три уже штопал, между прочим, а в следующий раз могу плюнуть… — Не нафо. — …прямо туда, где зашивать надо… — Не нафо! — …и ты от перитонита загнёшься, — мстительно закончил эрлиец. — Мля, Ляпсус, я вефь сказал, что извиняюсь — ик! — переполошился великий фюрер. — И ты вообще не этот! — То-то же. Ведущий хирург довольно улыбнулся и так качнулся на стуле, что едва не опрокинулся. К счастью, управляющий успел подхватить летящего на паркет приятеля и вернуть его в вертикальное положение. — Ты бы лучше меня не бултыхал, — со смиренной вежливостью попросил эрлиец. — Дело в том, что перегрузки вызывают дурноту. — Здесь ещё не убирали, — хихикнул Птиций. — Ты отдаёшь мне город на разграбление? — Для друга не жалко. — Выпьем? — Охотно. Эрлиец попытался наполнить бокалы, но из опустевшей бутылки не пролилось ни капли. — Э-э… — Кончилось? — Да. — А ведь была почти полная… Двадцать шесть с половиной секунд приятели глядели друг другу в глаза, а затем синхронно повернули головы на шумное причмокивание. Смешанное с не менее шумным прихлёбыванием. Великий фюрер торопливо допивал коньяк, опасливо косясь единственным глазом на недовольных собутыльников. — Пусть он что-нибудь скажет, — предложил эрлиец. — Я не обезьянка, — обиделся Кувалда. — Ик! Я не стану говорить по приказу! — А кем ты себя считаешь? Мне научно интересно. Великий фюрер многозначительно икнул, вытер тыльной стороной ладони губы и не нашёл ничего лучше грубости: — Заткнись. — Ты когда-нибудь лечил Шапкам депрессию? — осведомился у приятеля Птиций. — Только лоботомией. — Эрлиец задумчиво повертел в руке десертный нож. — Я ведь хирург. — У меня есть ятаган, — предупредил одноглазый. — Ты его при входе сдал, — хихикнул конец, извлекая из-под стола свежую бутылку. Диалог о способах лечения депрессии изрядно забавлял управляющего, а вот Кувалда воспринял его предельно серьёзно. — Вилкой зарублю — ик! — но лоботомии не фамся. — Не дастся он… — презрительно протянул Ляпсус. — Да ты понятия не имеешь, сколько надо заплатить, чтобы такой специалист, как я, занялся твоей вшивой лоботомией. Тем более в походных условиях. — Эрлиец получил в руку бокал, но продолжал разглядывать нож. — Без электрической пилы… Монолог был прерван перезвоном хрусталя. — Кто тебе мою лоботомию фоверит? — пробормотал дикарь, с завистью наблюдая за тем, как в докторскую глотку рывком уходит порция коньяка. — То есть шкуру твою штопать можно, а голову нет? — В голове у него депрессия, — напомнил Птиций. — Почему — ик! — в голове? — не понял великий фюрер. — А где? — заинтересовался врач. Даже изрядное подпитие не мешало эрлийцу заниматься любимыми научными исследованиями. — В каком месте у тебя особенно сильная депрессия? Кувалда поразмыслил, прикинул, что его беспокоит в первую очередь, постеснялся признаться и вынужденно согласился: — Фа, в голове, — а затем, решив усилить впечатление, добавил: — И ещё мозг. — Какая прелесть! — не сдержался эрлиец. — «И ещё мозг»! — Ляпсус! — А что ещё? — Тихо! — велел Птиций и повернулся к дикарю. — Из-за чего депрессируешь? — Галопируешь! Ха-ха-ха… — Ляпсус. — Есть повоф. — Грассируешь… — Последняя доза коньяка оказалась, очевидно, лишней. — Что за фигня? — Планируешь. — Пусть он замолчит, а то ничего не скажу. — Ляпсус! Но медицинское светило не слышало ничего, кроме собственного остроумия. — Фонтанируешь! — Кувалда, он молчит. |