Книга Ветры, ангелы и люди, страница 40 – Макс Фрай

– Правда, – кивнул его спутник. – Мало кому так везет.

– Ну вот. И вдруг сегодня вечером, вот прямо сейчас я понял, что все эти годы был довольно несчастным дураком, который не то по ошибке, не то шутки ради связал себя по рукам и ногам. И уже давно ищет, с кем бы об этом поговорить. И не находит – ни собеседника, ни нужных слов. Даже наедине с собой приходится помалкивать, потому что этот гладкий тип в зеркале явно меня никогда не поймет. Чего тогда ждать от других? Вот до такой степени я, оказывается, одинок. Ничего себе новость.

– Понимаю, о чем вы. Эта разновидность одиночества знакома многим. Когда человек окружен семьей и друзьями, но поговорить о том, что иногда видит, как ткань бытия выворачивается наизнанку, швами наружу, как летит мимо густое чужое прошедшее время, как реальность трескается подобно разбитому стеклу, и из трещин льется невидимый глазу, но физически ощущаемый свет – не с кем. А все остальное не имеет никакого смысла, сколь бы старательно ни притворялись мы, будто только оно и есть.

– Похоже на то, – вздохнул Дитрих. – Господи, как жаль.

– Вы не замерзли?

– Нет. Совсем нет. Мне кажется, стало даже теплее, чем было днем.

– Похоже, вы правы. Осенью иногда так бывает. Но все равно пора поворачивать назад. Мы с вами очень уж увлеклись прогулкой. Так далеко я здесь еще не заходил. Но это как раз поправимо. И не только это, все остальное тоже. Вообще все. По крайней мере сегодня – такой уж выдался вечер, такая погода, такой туман, такой легкий, почти неощутимый ветер, причем он не с озера дует, а откуда-то с востока, ост-норд-ост, если быть совсем уж точным, похоже он прилетел за вами прямо из Вильнюса, любопытствует, куда вы подевались? Совершенно от вас не ожидал. Сегодня вы ухитрились удивить ветер, а это, поверьте, мало кому удается, я сам сколько раз пытался, но нет, его не проведешь. А у вас получилось, примите мои поздравления. И ни о чем не волнуйтесь, на автобусную станцию я вас провожу. Последний, если не ошибаюсь, что-то около десяти, а значит, мы с вами прекрасно успеем, еще и кофе на дорожку… Ах черт, нет, по воскресеньям они работают до восьми.

– Все к лучшему, – вздохнул Дитрих. – Кофе на ночь – не самая удачная идея. Хотя как последняя, триумфальная, глупость этого дня – вполне ничего. Но нет, так нет. И так отлично получилось.

* * *

– У тебя нос теперь золотой! – смеется Ида.

– А у тебя челка. И правое ухо.

– Мне идет?

– Еще бы! Нет слов, как прекрасна. В связи с этим приглашаю тебя на парадный ужин. Если немедленно не похвастаюсь в общественном месте такой красивой спутницей и своим позолоченным носом, буду потом локти кусать, причитая, что жизнь прошла зря.

– Где, интересно, ты собираешься парадно ужинать? В воскресенье все закрывается в какую-то нечеловеческую рань. Как будто к девяти весь город идет на горшок и баиньки.

– Подозреваю, так оно и есть. Но «Чили-пицца» на Диджои нас спасет. Они даже по воскресеньям до часу ночи кормят.

– Слушай, точно! Ты гений. А я – глупая коза.

– Этого признания, – говорит Игорь, – я ждал от тебя всю жизнь. Даже немного обидно, что оно уже прозвучало. Придется теперь придумывать новый смысл бытия.

– Например, красить все вокруг золотой краской. Чем не смысл? У тебя такое лицо было, когда ты по лодке кистью фигачил! Как будто ты занимаешься любовью. Или просто сейчас взлетишь.

– В каком-то смысле, я и взлетел, – серьезно соглашается брат. – И ты, получается, тоже. Именно это и предлагаю отпраздновать – наш с тобой удачный совместный полет. И чтобы подольше не приземляться.

– Prosit! – восклицает Ида. Почему-то по-немецки. И поднимает в воздух крышку от термоса с символическими остатками кофе. Там и глотка не наберется. Но даже такую малость можно поделить на два. Все что угодно на свете делится на два, было бы желание. Эту аксиому знают все близнецы.

* * *

Дитрих остановился как вкопанный. Потому что у него снова закружилась голова, второй раз за этот долгий вечер. Сперва на пороге «Шоколадной столицы». И вот теперь, у невысокого зеленого забора, окружающего чей-то роскошный запущенный фруктовый сад.

Спутник подхватил его со сноровкой, приличествующей ангелу-хранителю. Обычный человек вряд ли успел бы понять, что происходит, поднимал бы потом с сырой земли, сочувственно приговаривая: «Ну как же это вы». Но этот не оплошал.

Спросил его, как спросил бы ангела, людям такие вопросы задавать обычно бессмысленно:

– Я сплю?

– Наверняка, – невозмутимо кивнул тот. – Может быть, уснули прямо в автобусе, после сытного ужина в караимском ресторане? Или еще днем, в гостинице? Решили никуда не ходить и прилегли на диван. Или вам все еще пятнадцать лет, и вы задремали в разгар вечеринки, всего после третьего бокала дешевого вина? И увидели самый длинный сон в своей жизни, то есть сон длиной в целую жизнь, как в даосских притчах из серии «пока варился суп» – читали такое в юности? Нет? Ну и ладно, черт с ними. Это совершенно не важно. Важно, что ваша драгоценная золотая лодка – вот она, тут. Стоит. Ждет вас все эти годы. Или все эти сны? Или только последние полчаса? Не знаю. Вам выбирать.

– И… Что мне теперь делать?

– И это тоже только вам выбирать. Мое дело маленькое, стоять рядом, поддерживать вас под локоть и плакать от зависти. Невидимыми, к счастью, слезами. А то неловко бы получилось.

– На моем месте вы бы сели в эту лодку?

– На вашем месте я бы в нее, пожалуй, не сел, а лег. Укутался бы в пальто и постарался уснуть. Или проснуться. Это тоже вопрос личного выбора. Но, в общем, не самый принципиальный. Особой разницы нет. А на своем месте я, пожалуй, вернусь в кафе. Приду туда сегодня в сумерках, примерно в половине шестого. И просижу до самого закрытия, то есть до восьми меня там можно будет – было? – застать. Имейте в виду, если вдруг передумаете смотреть этот сон.

– До восьми? Но уже начало десятого.

– Именно так, – невозмутимо кивнул временный ангел-хранитель. – Но поскольку мы сразу договорились, что времени у нас нет, не стоит теперь обращать внимание на его капризы.

И, не попрощавшись, развернулся и пошел прочь, да так быстро, что скрылся из виду раньше, чем Дитрих успел осторожно поставить ногу на золотое дырявое лодочное дно.

– Это так глупо, что и правда может быть только сном, – сказал он себе.

И полностью умиротворенный столь незамысловатым заключением принялся устраиваться на жестком золотом ложе, так и не заметив, что непросохшая краска отпечаталась на рукаве его нового, специально для этой командировки купленного пальто.

* * *

«Господи, – думает Витя, Витенька, Витолина Яновна. – Господи, – думает она, обеими руками придерживая сердце, – Господи, помоги… ой, нет, не слушай старую дуру, помогать не надо. Просто спасибо Тебе за подарок. И вообще за все».