Книга Люди, которые всегда со мной, страница 37 – Наринэ Абгарян

– Тамар, – возмущался Оваким, – мы в каком веке живем?

– В каком надо, – отозвалась Тамар и опрокинула на костер ковш с водой. Костер зашипел, задымился и погас.

– Какие такие заговоры? Что за мракобесие? – тянул свое Оваким.

– Сынок, тебе жалко, что ли?

– Мне не жалко! Я просто не могу этого понять! Ты зачем головы детей всякой ерундой забиваешь?

– Мы выросли на этой ерунде – и ничего. В людей выросли, не в илиштраков [17] !

– Оваким, – окликнула мужа Тата, – оставь их в покое. Пусть делают что хотят. Пойдем лучше поешь, Вера твою любимую окрошку приготовила – с огурчиком, на мацуне.

Оваким хотел возразить жене, но не стал – только махнул рукой и пошел вверх по лестнице.

– Глядишь, поест – складка между бровями разгладится, – шепнула Тата Тамар.

Тамар прикрыла рот ладонью, неслышно рассмеялась. Дождалась, пока Оваким скроется из виду, потом обернулась к детям, рявкнула на них:

– Кому было велено принести чипот? Натворили делов и стоите разинув рты? А ну-ка быстро метнулись в погреб!

– Сейчас! – И девочка с Витькой помчались наперегонки за чипотом.

– Ты бы не возражала Овакиму при младших! – попросила Тата.

– Значит, он при детях может на меня, старую женщину, повышать голос, а я не должна ему возражать? – обиделась Тамар.

– Я с ним тоже поговорю.

– Тогда другое дело.

Тата ушла на кухню, принялась за приготовление летнего салата.

– Петрос сегодня опаздывает, – глянула на часы Вера, – полвосьмого уже.

– Может, что-то срочное, больного, например, привезли. Позвони, узнай.

– Накроем стол и позвоню. Картошка пожарилась – пора уже есть. Остынет – будет невкусно.

– Дети сейчас придут, только костер заговорят… – Тата осеклась, оглянулась, чтобы удостовериться, что Оваким не слышит.

– Он наверху, переодевается, – рассмеялась Вера.

– Я между ними как голубь мира рею! – Тата выложила овощи в большую миску, посолила, посыпала зеленью, украсила большой ложкой сметаны, но размешивать не стала – она не любила, когда помидоры раньше времени пускали сок. – Тамар упирается в традиции, а Оваким считает это мракобесием. Вот ты, дочка, молодая, начитанная, ты считаешь мракобесием то, что Тамар заговаривает с детьми костер?

– Нет, – улыбнулась Вера, – это, наоборот, хорошо. Развивает у них фантазию.

– Вот и я так считаю. А Овакима не переубедить, у него одна верная линия – партийная. А все остальные побочные и, значит, неправильные.

– Еще раз увижу, что кинули в костер живую ветвь – выпорю вас этим чипотом, – раздался скрипучий голос Тамар. Тата с Верой выглянули в окно. Дети, навесив на лица фальшиво-скорбные мины, наблюдали за тем, как нани колдует с останками костра.

– Фелен, Пелен и Самум Гелен, – фыркнула Вера, выудив откуда-то из памяти персонажей старинной болгарской сказки. Эту сказку им с Лилькой часто рассказывала Анна Николаевна. Девочки взбирались с ногами на кушетку, укутывались пледом, Анна Николаевна садилась рядом, вязала или штопала и долго, с подробностями, рассказывала сказку о трех братьях-бездельниках, которые однажды решили взобраться по высокой лестнице на небо, чтобы забрать оттуда луну – уж очень она напоминала им большой круг вкусного, жирного сыра. Ну и кончилось все тем, что лестница сломалась, и братья кубарем полетели вниз.

Вера внимательно наблюдала, как Тамар чертит чипотом крест таким образом, чтобы кострище оказалось в его центре. Потом она обсыпала тонкой полоской соли крест, соединяя его концы в круг.

– По часовой стрелке, – бубнила Тамар себе под нос, – обязательно по часовой стрелке. Чтобы вымолить у природы прощение за то, что погубили ее живое дитя. Вот сколько раз я вам говорила – нельзя кидать в костер живую зелень? – снова напустилась она на детей.

– А мы специально! – тренькнула Девочка. – Нам было интересно узнать, работает примета или нет?

– Нечего демонов будить, раз они спят. Разбудишь – обратно не загонишь. А теперь несите метлу, будем мусор выметать!

– Сейчас! – Дети были счастливы – бурчание нани их ничуть не задевало. Они относились к нему с легкостью и с пониманием: набедокурил – получил втык. Закон справедливости.

Хлопнула дверь наверху. Оваким – переодетый в домашнее, со свежей газетой под мышкой – спускался со второго этажа.

Вера вытащила из холодильника кастрюлю с окрошкой – холодная, на разбавленном мацуне, с мелко рубленными огурчиками и зеленью, она была излюбленным летним блюдом бердцев – спасала от жары и не утяжеляла желудок.

– Пора ужинать, – позвала в окно Тата.

– Идем!

Пока дети мыли руки, Тата в двух словах рассказала Овакиму о приезде Марины. Оваким выслушал молча, крякнул, побарабанил пальцами по краю стола:

– Вернулась, кукушка. Вспомнила о ребенке. А на кого она Лусинэ собирается оставлять?

– Но мы же не бросим ее.

– Мы-то не бросим, а она?

Продолжить разговор не получилось – на кухню влетели дети.

– Я не голодна. Мне немного картошки и больше ничего! – заявила с порога Девочка.

– Началось! – закатила глаза Тата. – Ты можешь хоть раз по-человечески поесть?

– Могу. Но не хочу.

Девочка взобралась на колени к Овакиму, прижалась щекой к его щеке:

– Паааапик! Паааапичек [18] !

Оваким поцеловал ее, погладил по голове, усадил рядом.

– Виктор, а ты справа от меня садись. Вот тут. – Он похлопал рукой по сиденью стула.

Витька кивнул, сел, молча принялся есть, не поднимая глаз, – Овакима он любил, но очень стеснялся.

Вера уже собиралась идти звонить в больницу, но заметила в окно мужа. Тот стоял у забора и разговаривал с высокой темноволосой женщиной. Вера несколько секунд наблюдала за ними – Петрос был явно не в духе, раз убрал руки за спину, – он всегда так делал, когда сердился. Молодая женщина сильно жестикулировала – волновалась.

Вера вышла из дому, пошла к ним. Петрос заметил ее, подался навстречу, она замотала отрицательно головой – стой где стоишь.

– Марина? – спросила, хотя спрашивать не имело смысла – Витька удивительным образом был похож и на отца, и на мать. На отца – большими, немного навыкате глазами и высокими скулами, на мать – овалом лица и полноватыми губами.

– Вы Вера?

– Да.

– Витька у вас?

– Какая тебе разница? – встрял Петрос.