Книга Начало всех Начал, страница 103 – Юрий Никитин

— Ну и воняет же!

Хам заметил со злорадным весельем:

— Это просто запах самих зверей, брат. А вот когда они проснутся, гадить начнут, вот тогда скажешь… насчет запаха.

Ной закрыл за вошедшими дверь и собственноручно залил проем расплавленной смолой. Сыновья посерьезнели, один за другим поднялись наверх, для них и их семей приготовлены комнаты на самом верхнем и потому самом малом этаже.

Дождь, как ни странно, начал стихать, однако ужасающе багровое небо опустилось еще ниже, тяжелое и грозное. Ной видел на лицах жены и детей страшный отсвет огня, понимал, что и у него такое же лицо и такие же отчаянные глаза.

Внизу у подножья холма бежали бурные потоки, несли мусор, вывороченные с корнями кусты.

Сквозь поредевшую пелену воды проступил город. И хотя Ной не видел, что там творится, ему почудились отчаянные крики и мольбы о спасении.

Он схватился за голову.

— Господи! Но почему, почему людей убить, а животных спасать?.. Прости меня, но не могу понять своим убогим разумом!

Голос ответил с печалью:

— Твой разум не убогий, Ной. Просто в тебе сейчас говорит отчаяние, а не разум. Ты, как и остальные люди, стараешься не принимать страшненькую мысль, что за все свои поступки отвечаешь ты, а не кто-то другой. Взрослеете, а все равно считаете, что за вас несут ответственность родители… А уж когда совсем взрослые, родителей уже нет, киваете на старейшин племени, на градоначальников, на всякого, кто управляет племенем или городом.

Ной ухватился руками за голову.

— Да, стыдно признать, мы всегда киваем на других. Мы виноваты в своих поступках сами. Но… почему надо было брать животных? Или только для будущего человечества?

— Животные безгрешны, — ответил Голос. — У них нет воли, у них нет права выбора. Лев убивает лань не по злобности или кровожадности, такова его природа. Он не может не убивать! А человек может. Человек может совершать поступки добрые и недобрые.

— Но… Ты же милосерден!

— Но и справедлив, — напомнил строгий Голос. — Ашем во Мне милосерден, но Элоким настаивает на справедливости!.. И прегрешения человека слишком велики, чтобы милосердие пересилило… Потому Мы и приняли такое тяжелое и горькое решение, Ной. Сейчас оно уже окончательное, пересмотра не будет.

Ковчег пошатнулся, Ною почудилось, что земля под ногами подпрыгнула и нехотя опустилась. Накатился страшный гул, грохот и треск, словно разломился небосвод. Ной в страхе посмотрел вверх. Если обрушится крыша, то рухнут все этажи, затем в ужасе опустил взор под ноги: страшный треск идет из глубин земли…

Донесся крик Яфета:

— Отец!.. Треснул хребет земли!

И тут же звенящий голос Сима:

— Что-то небывалое ломает ей кости…

Грохот усиливался, земля дрожала и тряслась. Ной крикнул, чтобы все выбегали наружу, пока не завалило, сам ухватил Ноему за руку и потащил к выходу. Она хваталась за вещи, все нужное, и все нужно взять, Ной дотащил до двери, пинком отворил и застыл…

Небо из багрового стало кроваво-красным. Горы далеко на горизонте выстрелили вершинами, словно пучками горящих стрел, донесся далекий грохот. Вершины гор исчезли, а вместо них, как из горшков нерадивых хозяек, оставленных с тестом без присмотра, наверх полезла масса раскаленного теста, красного, оранжевого и ярко-желтого, начала сползать по стенам и потекла в долины, сжигая все на пути.

Одна из таких исполинских гор дрожала и вибрировала, рассыпаясь на гигантские глыбы, потом рухнула в невидимый провал, а вместо нее выплеснулся целый океан расплавленной добела земли, жидкой, как горячее красное вино.

Ноема охнула и попятилась, однако Ной удержал за руку и не дал вернуться под опасную крышу. Сим и Яфет вышли и, оставаясь также под навесом, смотрели с благоговейным ужасом. Их жены плакали, падали на колени и в страхе закрывали глаза.

— Смотрите на небо, — сказал вдруг Сим.

Дождь почти прекратился, но с красного неба вместе с водой начали падать кипящие капли смолы. Их становилось все больше, наконец к земле понеслись похожие на крупные виноградины камешки. Все видели и вскрикивали, когда комья смолы попадали в воду, та с шипением сразу вскипает, обращаясь в пар.

Шум льющейся с неба воды, уже горячей, почти заглушал далекий грохот. Мир озарялся кроваво-красными вспышками, под ногами земля то поднималась, то опускалась, Ною почудилось, что он уже на волнах, однако ковчег стоит на земле прочно.

Хам примчался сверху, запыхавшись, будто одолел большой путь, и закричал в страхе:

— Город горит!

Все поспешили к второму, верхнему окну ковчега. Ной застонал: багровое пламя рвется в небо, из горящих домов выбегают крохотные темные фигурки, падают, кто-то поднимается, чтобы пробежать еще несколько шагов и снова упасть, но большинство остается недвижимыми.

Из обширного дома Ханнуила выбежала целая толпа. Они прикрывали головы и плечи толстыми шкурами, Ной видел, как по ним стекает кипящая вода и отпрыгивают раскаленные капли смолы, не причиняя вреда самому Ханнуилу, его сыновьям Къяху, Ктулубру и Кохбе, а также другим домочадцам.

Ной замахал руками:

— Сюда, сюда!.. Быстрее!

Хам спросил быстро:

— Отец, разве можно их брать?.. Они обречены Господом.

— Я не могу их оставить, — ответил Ной.

— Но Господь велел спасаться только нам!

Ной сжал челюсти и сказал зло:

— Он так сказал, но я все равно возьму их на ковчег!..

Ханнуил бежал, его поддерживали под руки сыновья, а следом бежали их жены. Ноема прижала руки к груди, глаза ее с ужасом смотрели, как женщины спотыкаются все чаще, упала одна и пыталась подняться, но страшный дождь пригибал ее лицо к бурным потокам горячей воды. Ноема не видела лица упавшей и не могла узнать, кто не добежит до ковчега, в это время упала еще одна. Поднялась и попыталась бежать за мужчинами, но прикрывающая голову и плечи шкура осталась в воде, Ноема смотрела в ужасе, как горячие струи смолы сжигают лицо, стирая мясо и оставляя голые кости…

Женщина упала и уже не шевелилась, затем падали еще и еще, и на холм к ковчегу тяжело взбежали, преодолевая страшный дождь, только Ханнуил с сыновьями Къяхой и Кохбой. Всех троих шатало, Хам начал орать и подбадривать их криками, указывая направление, к нему присоединились Яфет и Сим, только Ной молчал и смотрел с состраданием на бывшего приятеля.

Къяха упал, когда до ковчега осталось не больше двадцати шагов. Ханнуил и Кохба двигались, словно в обмороке, все медленнее и медленнее. Наконец Ханнуил упал, но Кохба не пошел дальше, а подхватил неподвижное тело отца и потащил к ковчегу.