Онлайн книга «Ингвар и Ольха»
|
– У меня в глазах начало темнеть, когда ты вломился. Дикий страх чуть отпустил, но бешеная ярость затопила с такой силой, что он застонал, представив как наяву, что разрывает насильника живого на части, ломает ему кости, выкалывает глаза, отрубывает по одному пальцы. Она в изнеможении опустила веки. В самом деле, держалась до тех пор, пока не услышала треск и не увидела, как этот странно нежный человек возник в освещенном проеме, похожий на разгневанного бога войны. А потом уже ничего не страшно. Этот спасет, с ним надежно. – Слава богам, – выдохнул он с облегчением. Уже видел, что серьезных ран нет, только кровоподтеки на лице. А она прошептала: – Да… у пленницы такова судьба. Быть зависимой от воли тюремщика. Его словно кто жестоко и с силой ударил по лицу. Он отшатнулся, а пощечина продолжала гореть на щеке. И он знал, что она будет гореть вечно. Он поднял ее на руки, отнес на постель, укрыл одеялом. Странно, она нимало не стыдилась своей наготы, а он тоже видел только ее бесконечно милое лицо, зверски обезображенное злодеем. У него сердце начинало выпрыгивать из груди, а ярость слепила глаза. Она смотрела в его лицо, в ее глазах было безмерное удивление. Ингвар отцепил от пояса и подал ей нож в дорогих ножнах. Драгоценные камни усеивали ножны, а в рукоять были вделаны крупные рубины. Она медленно потащила нож на себя – острый как бритва, из черного булата. – Из звездного металла, – сказал он поспешно. – Когда-то упал с небес. Наши кузнецы отковали для великого князя меч, а для меня – этот нож. Он пробивает булатный доспех, как березовый лист. – И что я буду с ним делать? – Ты будешь знать, что с ним делать. Ольха спросила, глядя в его искаженное стыдом и надеждой лицо. – А если я… этот нож… поверну против тебя? Он прямо взглянул в ее покрытое кровоподтеками лицо: – Твое право. – Что? Ей показалось, что она ослышалась. Он сказал хриплым от страдания голосом: – Да, я строю Новую Русь. Раньше мне казалось, что все позволено, только бы Русь была. А теперь… Ее сердце заколотилось чаще. Она чувствовала, что гордый воевода готов сказать что-то очень важное, непривычное для него. – Что теперь? – Иногда мне кажется… что вся Новая Русь не стоит твоей единой слезинки. Он резко встал, словно сам испугался своих слов. Ольха вздрогнула: – В твой терем так легко забраться. В ее глазах были страх и невысказанная просьба. Гордая древлянка не могла сказать, что боится, а он не знал, как объяснить, что решетки на окнах стали не нужны, когда под железной пятой русов сгинули ночные грабители. Кто умер на крюке у городских ворот, кому отрубили руки-ноги и бросили окровавленные обрубки умирать в пыли, но крепкие ставни с той поры начали исчезать с окон. Они не нужны там, где твердая власть… но такое сказать, она сразу ощетинится против русов. – Я останусь здесь, – ответил он с дрожью в голосе. – Если позволишь. Ольха смотрела вопрошающе. Ингвар отошел к столу, сел на лавку и опустил голову на скрещенные руки, притворясь, что спит. Он не желал встречаться с нею взглядом и потому не видел, что в ее странных глазах промелькнула улыбка и нечто похожее на сожаление. Ингвар чувствовал в воздухе нежный аромат ее тела. Он закрыл глаза, заставил себя думать о битвах и победах, а когда не помогло, стал вспоминать поражения. Горькие воспоминания должны бы охладить кровь, но то ли поражений было слишком мало и были по мелочи, то ли жаркий месяц серпень слишком будоражил кровь, но, застилая все картины сражений, проступало ее лицо, он видел серые глаза, ее губы, которые ему что-то говорили беззвучно, а он напрягал слух, пытаясь услышать. Внезапно он в самом деле услышал ее слабый стон. В страхе вскочил, в мгновение ока оказался у ее ложа. Она заснула, лицо утратило строгость, теперь это было лицо испуганного ребенка, который изо всех сил старается выглядеть взрослым, потому что оказался в семье самым старшим, а другие братья и сестры еще меньше… В глазах защипало. Он чувствовал, как губы задрожали. Оглянулся стыдливо, никто не видит, слава богам, грозного воеводу в таком непотребном виде. Ей что-то снилось, он видел, как подрагивают ее веки. Губы сложились в трубочку, будто хотела свистнуть, затем снова расслабилась. Потом на лице ее появился страх. Она судорожно шарила поверх одеяла, страх становился сильнее. – Ольха, – прошептал он. Не отдавая себе отчета, он протянул руку, и ее пальцы жадно ухватили ее. Лицо древлянки сразу просветлело, лоб разгладился. Она не отпускала его руку, держала крепко. Он ощутил, как заныла спина, неизвестно сколько стоял с полусогнутой спиной, опустился на колени. Слушал скрип раскачиваемых ветром веток, думал о завтрашнем дне. Он найдет насильника, если даже придется перевернуть весь детинец, заглянуть в каждую мышиную норку. И раскопать, если понадобится, хоть до подземного мира. Если Ольха укусила за правую руку, как она говорит, то это рука, держащая меч! Ее не спрячешь. – Спи, любимая, – прошептал он таким странным голосом, которого не ожидал от себя сам. – Спи… Никто и никогда больше… Ее веки дрогнули, распахнулись ясные глаза, еще затуманенные сном. Она прошептала: – Ляг… – Что? – не понял он. – Ляг, говорю. – Но, – он проглотил комок в горле, – но я… – Ляг, мне будет покойнее… Не отпуская ее руки, он неуклюже лег, страшась задеть ее хоть пальцем. Кое-как, цепляя носком за задник, стащил сапоги. Так и лежал: в сорочке, кожаных портках, напряженный, как тетива на туго натянутом луке. – Ольха, – прошептал он, чувствуя комок в горле, – Ольха… Внезапно он вернулся из призрачного мира в этот, жестокий и кровавый. Что-то беспокоило, он еще не ощутил самой опасности, но настороженно поднял голову, осмотрелся. В темной, как деготь, ночи мелькнул багровый отсвет. Исчез, снова появился, уже ярче, настойчивее. Послышался далекий испуганный крик. Он осторожно спустил с ложа правую ногу, затем – левую, но пальцы Ольхи судорожно сжали его руку. Он застыл, в ее жесте было столько страха, столько мольбы не оставлять ее одну, что ощутил комок в горле. Во сне она была намного моложе, совсем ребенок. Во сне не притворялась суровой княгиней, стойкой и умеющей выносить удары. – Я не уйду, любимая, – прошептал он. – Нет, не уйду… Голоса становились громче, донесся треск пожара. За окном взметнулось багровое пламя, взлетели искры. В комнату ворвался запах гари. Похоже, горит сарай с сеном. Огонь явно перекинется на конюшню… |