Онлайн книга «Гастролеры и фабрикант»
|
– Насчет чего? – спросил «граф». – Насчет содержания? – женщина посмотрела ему в глаза. – Нет, не обману, – не отвел от нее взора Павел Иванович. – Верю, – сказала Наталия Георгиевна и ласково провела ладонью по его щеке: – Тебе – верю. – И правильно делаешь, – заставил себя улыбнуться Давыдовский. – А ты был хоро-ош, – плотоядно улыбнулась Полуянц. – Наверняка старался. Не то что этот старикан Феоктистов. – Спасибо, – не нашелся более ничего на это ответить Павел Иванович и слегка покраснел. Пока женщина складывала вещи, а их оказалось совсем немного, они перекинулись двумя-тремя фразами, на которые Павел Иванович отвечал коротко и по делу. Наконец Наталия Георгиевна задала ему вопрос, которого Давыдовский давно ожидал: – Послушай, и что я должна буду делать, когда перееду? – Ничего, – ответил «граф». – Что, совсем ничего? – Ты сможешь делать все, что тебе заблагорассудится, – произнес Павел Иванович. Движение в комнатах прекратилось, и Полуянц заглянула в будуар: – Я не совсем понимаю… – Ты сможешь делать все, что захочешь, – повторил Павел Иванович. – Все, что взбредет в твою прелестную головку. – Но ты будешь приходить? – Боюсь, я буду слишком занят, – не сразу ответил «граф». – Занят – это что значит? – с некоторой обидой в голосе спросила Наталия Георгиевна. – Это значит – занят. Дела… И ничего более, – мягко ответил Павел Иванович. – Ты что, женат? – удивленно спросила женщина. – Нет, – ответил Давыдовский. – С чего ты взяла? – Значит, у тебя есть женщина? – Н-нет, – не очень твердо сказал Павел Иванович. – Тогда в чем же дело? – Я же говорю: буду очень занят, – как можно более убедительно произнес Давыдовский. – Возможно, мне даже придется уехать. – А я, значит, смогу делать все, что хочу? – Именно, – подтвердил Давыдовский. – Ты душка, – Наталия Георгиевна впорхнула в комнату и чмокнула «графа» в щечку. – Обожаю тебя. – Да, но кое-что тебе все же придется сделать, – приступил Павел Иванович к главному. – Для тебя, «граф», все, что угодно, – ответила Полуянц и посмотрела на низ живота Давыдовского. – Сейчас или потом? – Лучше сейчас, – ответил Павел Иванович. Женщина понимающе улыбнулась, подошла к сидящему на диване Давыдовскому и встала перед ним на колени. Затем она протянула руки к гульфику брюк и стала его расстегивать. – Ты меня неправильно поняла, Натали, – убрал ее руки «граф». – Тебе надлежит написать одну бумагу. – Что? – Наталия Георгиевна не сразу поняла, что сказал Давыдовский, и облизнула губы. – Тебе надо будет написать одну бумагу, – повторил «граф». – Какую еще бумагу? – поднялась с колен Полуянц и посмурнела: – Никаких расписок я, граф, писать не буду, и не надейся даже. – Это не расписка, – сказал Павел Иванович успокаивающим тоном. – Видишь ли, тебе надлежит написать… обращение в полицию с жалобой на одного человека… – Зачем это? – захлопала глазами Полуянц. – Я так хочу. – Ну, если ты так хочешь. – Наталия Георгиевна улыбнулась: – Для милого дружка и сережка из ушка. А на кого жалоба? – На Феоктистова, – осторожно ответил Павел Иванович и скосил на женщину глаза. Установилось молчание. Какое-то время Наталия Георгиевна пристально рассматривала Давыдовского, как будто впервые его увидела. Похоже, женщина пыталась понять, зачем ему все это нужно. Затем, бросив это занятие – а к чему ей, собственно, это знать! – Полуянц произнесла: – Как-никак Илья Никифорович был моим благодетелем. И хоть старик он был весьма противный, да и скряга еще тот, коих поискать, а просто так я этого делать не стану. – А не просто так? – понял намек Давыдовский. – Ну, а если не просто так, то… триста рублей. – Идет, – ответил Павел Иванович и полез в карман за портмоне. Потом Наталия Георгиевна достала из комода ручку и чернила, нашла лист бумаги и спросила: – Чего писать? – Пиши следующее… И Давыдовский начал ей диктовать. Пару раз Полуянц вскидывала на него взор, когда требовалось написать что-то в довольно неблаговидной или резкой форме. А когда они дошли до слов: «… и принуждал меня совершать действия, унижающие меня как человека и порочащие мою честь как женщины, угрожая тем, что выгонит меня из дома, если я не буду исполнять его в высшей степени извращенные и омерзительные желания», она отложила ручку: – Но это же тюрьма, граф? – Возможно, – ответил Давыдовский. – И что с того? – Еще двести рублей… Давыдовский снова потянулся за портмоне. Когда она закончила писать, Павел Иванович попросил ее снять копию, и она переписала обращение слово в слово. – Вот, – сказала Полуянц, отдавая ему обе бумаги. – Не знаю, зачем все это тебе нужно, но надо полагать, ты знаешь, что делаешь. – Не сомневайся, знаю, – заверил ее Давыдовский и улыбнулся. В общем, скоропалительный отъезд Наталии Георгиевны на новую квартиру и обращение ее в полицию было работой Давыдовского. И надлежит признать, что сработано это дело было бывшим «червонным валетом» отнюдь не худшим образом… * * * – Послушайте, кто вы такой?! – приподнялся в кресле Феоктистов, но Засецкий гаркнул: – Сидеть! – И навел револьвер на Феоктистова. – Это еще не все, господин мильонщик. Ежели вы все же не угомонитесь и не смиритесь с потерей части ваших капиталов, на стол господина полицеймейстера лягут не только обращение в полицию гражданки Наталии Георгиевны Полуянц и свидетельские показания господина Самсона Африкановича Неофитова. К ним еще присовокупится и исповедь, касательно вас и вашей уголовно-коммерческой деятельности, исходящая от некоего гражданина Игнатия Савича Зыбина, старейшего жителя уездного города Свияжск, краеведа и местного летописца. Знакомо вам это имя? Илья Никифорович промолчал, но по выражению его глаз и Сева, и Засецкий поняли, что названный человек Феоктистову знаком. – Вижу, что знакомо, – продолжал наседать на мильонщика Засецкий. – Так вот: господин Зыбин не только напишет показания на вас, но и будет свидетельствовать против вас на суде, на что он уже дал свое согласие. И тогда, – устало выдохнул чиновник особых поручений, – вы потеряете уже не часть своих капиталов. Вы потеряете все свое состояние. |