Онлайн книга «Генералы шального азарта»
|
Когда часы пробили четыре пополудни, трактирщик стал неотрывно смотреть на дверь. Граф почему-то опаздывал. Тревога на лице трактирщика появилась в половине пятого, а в начале шестого он был мрачен, как грозовая туча. Он то ходил из угла в угол, бормоча себе под нос проклятия, и иногда при желании можно было услышать бранное слово. Причем слово это было обращено не к «графу» или «отставному чиновнику», а к нему самому. Некая разновидность самокритики. И, надо сказать, характеризовало его довольно точно. А уж как жаль было выкинутых на ветер двухсот рублей! Он то стоял недвижимым за стойкой, тупо уставившись в одну точку, то переводил взгляд на пса, улыбающегося во сне каким-то своим радужным переживаниям и конвульсивно дергающего задними лапами: очевидно, помойной шавке снился какой-то увлекательный сон… В шесть часов трактирщик ни с того ни с сего (но только не для господина в теплой шинели) хрястнул об пол чайный стакан, и осколки от него разлетелись в разные стороны. Невидимый, а в котелке и теплой шинели был именно он, ухмыльнулся и поднялся из-за стола. Делать здесь было больше нечего, ибо финальная часть истории про собачку и трактирщика-растяпу завершилась разлетевшимся на мелкие осколки чайным стаканом. Невидимый вышел из трактира, решая, когда ему ехать в Смоленск для доклада полицеймейстеру об очередной удачно проведенной Огонь-Догановским афере, сегодня или уж завтра; вслед за ним, визжа и скуля от страха и несправедливости, вылетел из дверей заведения и «брюссельский гриффон». Пес плюхнулся в сугроб, немного полежал в нем, очевидно, размышляя о превратностях судьбы, а затем боком потрусил в сторону помойки близ общественного отхожего места. Фарт закончился, а вместе с ним и собачье счастье. Впрочем, счастье – такая штука, что никогда не бывает долгой. * * * – Значит, хрястнул стаканом об пол? – захохотал во все горло полицеймейстер Данзас, которого, к удивлению филера, искренне развеселила услышанная история. – Ай да хитрецы! – Точно так, ваше высокородие, – ответил Невидимый на полном серьезе, без всякого намека на улыбку. – Развели этого трактирщика на две сотни, как мальчугана сопливого. – Не-ет, – протянул полицеймейстер раздумчиво. – Это не трактирщик сопливый мальчуган. Это Огонь-Догановский со своим приятелем ладные умельцы, каких еще поискать. И ведь не прихватишь… – Так это же явное мошенничество, ваше высокородие! – Филер Невидимый работником был добросовестным, но и самолюбивым. И желал, чтобы его работа не была бесполезной и давала соответствующие результаты. А тут, выходит, зря столько времени башмаки за «стариком» топтал? Выдавать бродячего шелудивого пса за породистого… как его… Впрочем, не важно! – Конечно, мошенничество, – согласился Данзас. – Однако выкладывать за обыкновенную бездомную дворнягу две сотни рублей этого трактирщика никто не принуждал. И сделка выглядит вполне законной: Огонь-Догановский предложил купить собаку, трактирщик согласился. – И выложил за нее двести рублей? – И выложил за нее двести рублей, – повторил за филером полицеймейстер. – Противузаконного в этой сделке ничего нет. И произведена она была при полном обоюдном согласии. Вот ежели бы в разговоре с трактирщиком Огонь-Догановский напрямую бы сказал, что собака эта есть, как это… – он вопросительно посмотрел на Невидимого. – Брюссельский гриффон, – подсказал полицеймейстеру филер. – …Да, брюссельский гриффон, то тогда другое дело. Тогда это введение в заблуждение одним лицом другого лица с целью получения наживы. И это уголовно наказуемо… – Объект, простите, Огонь-Догановский такие слова говорил, ваше высокородие, – сказал филер и неожиданно улыбнулся. Улыбка у него была мягкой и душевной. – Сказал? – посмотрел в упор на Невидимого полицеймейстер. – Точно так, сказал, – подтвердил Невидимый, продолжая душевно улыбаться. – Когда трактирщик предложил господину Огонь-Догановскому за пса сто рублей, тот возмутился и заявил, что пес – чистокровный брюссельский гриффон. И добавил, что такие собаки стоят в Европе до тысячи рублей за штуку и даже еще больше. – А что трактирщик? – спросил Якоб Карлович. – Он сказал, что мы не Европа. – Это верно, – заметил полицеймейстер Данзас, вздохнув малость. – Мы – не Европа… – Потом объект, то есть Огонь-Догановский, заявил трактирщику, что приобрел собачку за четыреста рублей, в то время, когда она стоила шестьсот. И сказал, чтобы трактирщик побоялся Бога. Ну, мол, мало ста рублей за собачку, которая куплена за четыреста. – Да понял я, понял… – А потом они стали торговаться и сошлись на двухстах рублях. И трактирщик их отдал… – Ясно, – подвел итог доклада Невидимого Якоб Карлович. – Налицо введение в заблуждение одного лица другим, причем господин Огонь-Догановский сделал это дважды. Первый раз, когда сказал, что это брюссельский гриффон, а второй раз, когда сказал, что купил пса за четыреста рублей… Что ж, теперь у меня имеются основания завести на эту парочку уголовное дело о мошенничестве. * * * – Побойтесь Бога, милейший Якоб Карлович! – Алексей Васильевич Огонь-Догановский, казалось, был крайне удивлен. – Какой брюссельский гриффон, какой трактирщик? – Вы запамятовали, любезнейший Алексей Васильевич, – сахарно улыбался полицеймейстер Данзас. – Не далее как вчера вы продали бездомного дворового пса за двести рублей. – Вы с ума сошли! – крайне обескураженно ответил Алексей Васильевич. – Дворового пса за двести рублей! Какой же идиот его купит? Как можно?! – Оказывается, можно, – усмехнулся полицеймейстер Данзас. – Ежели умеючи… – Это как, позвольте вас спросить? – А вы не знаете и не ведаете? – в упор посмотрел на Огонь-Догановского Якоб Карлович. – Ни сном ни духом, ваше сиятельство, – с удивлением в глазах пожал плечами Алексей Васильевич. – Просветите, будьте так любезны. – Извольте, – уже недобро усмехнулся полицеймейстер. – Надобно просто выдать дворнягу за породистого пса. – И всего лишь? – казалось бы, несказанно удивился Огонь-Догановский. – Именно, – не обращая никакого внимания на удивление собеседника, подтвердил Якоб Карлович. – Да как это можно? – продолжал удивляться Алексей Васильевич. – Неужто нельзя отличить дворняжку от породистого пса? – Отличить-то мо-ожно, – протянул полицеймейстер. – Но вот когда вас убеждают, что собака очень ценной породы, то, бывает, дворняжка идет, скажем, за брюссельского гриффона. Ни много ни мало! – Да вы что? – Казалось, удивлению Огонь-Догановского не было границ. – Именно. Особенно когда об этом говорят два самых разных и на первый взгляд не знакомых друг с другом человека. – Не знал, – покачал головой Алексей Васильевич. – Впрочем, я в собачьих породах не разбираюсь. |