Онлайн книга «Генералы шального азарта»
|
Первым ее побуждением было ехать в Казань, чтобы на месте разобраться, что к чему. Ее отговорил Серафим. – Ехать теперь уже бесполезно, – сказал он ей на семейном совете. – Дело сделано, и его уже не поправить. В Казани ситуацию уже не спасти, ибо событие уже случилось. Сейчас надо думать о том, чтобы не допустить цепной реакции на остальные наши филиалы… Кстати, у тебя нет никаких мыслей, кто бы мог это сделать? С этими словами Серафим посмотрел на Ксению весьма пристально. – Признаться, я не дума… – Она не договорила и замерла на полуслове. Их взгляды встретились. – Думаешь, это Долгоруков? – спросила женщина. – Почти уверен, – ответил Серафим. – Это не кто иной, как он и его люди одурачили твоего Плейшнера. Больше некому… – Да почему «моего»? – огрызнулась Ксения. – Он такой же мой, как и твой. Ведь это не я его отыскала и подставила в Казани. – Ладно, наши пререкания все равно ни к чему не приведут… – произнес Серафим раздумчиво. – Полагаю, «валеты» пойдут еще дальше. Стало быть, нам надо постараться спасти деньги филиалов и «Наяды». – Как? – с отчаянием в голосе спросила она. – Необходимо заткнуть рот газетчикам. – Каким образом? – вскричала уже Ксения. – Как ты им заткнешь рот в Смоленске, Туле, Саратове?! – Тогда надо постараться, чтобы об этом не узнали здесь, в Москве. Или узнали как можно позже… – А это возможно? – Пока не знаю. – Но ты постараешься? – с надеждой спросила Ксения. – Да, – коротко ответил Серафим. * * * Газетчики – народ видавший виды и ловкий. Особенно когда пахнет жареным. А информация, которую сообщил репортеру «Казанских губернских ведомостей» Африканыч, была, несомненно, с пылу с жару. Словом, настоящая сенсация! Дело касалось банкирской конторы «Плейшнер и сыновья». Оказывается, денег в конторе – кот наплакал. И ежели даже пара десятков вкладчиков замыслит вдруг снять со своего счета деньги, то контора лопнет как мыльный пузырь. – А откуда вы знаете, что в несгораемом шкафу банкирской конторы нет денег? – спросил Неофитова репортер. – Знаю, – честно посмотрел в глаза газетчику Африканыч и немедленно соврал: – Потому как один из бухгалтеров конторы – мой двоюродный брат. Он и рассказал мне, что не позднее как две недели назад директор конторы господин Плейшнер изъял из кассы двести тысяч наличных денег и все их проиграл на бирже. – Вы это серьезно? – вскинул брови репортер, записывая что-то карандашом в памятную книжку. – Серьезней не бывает, – ответил Африканыч. – Я уже изъял свой вклад из этой конторы. Советую вам и вашим родственникам и знакомым сделать то же самое… Слухи в городе распространяются с быстротой неимоверной. Как в какой-нибудь деревне. В этот же день, уже часа в два пополудни (Неофитов приходил в редакцию «Казанских губернских ведомостей» где-то в половине одиннадцатого утра), у дверей банкирской конторы на улице Воскресенской стояла большая и плотная толпа вкладчиков и прочих клиентов, желающих ликвидировать вклады и снять деньги со своих текущих счетов. Семь тысяч, имевшиеся в наличии в конторе, закончились час назад. Толпа волновалась, и слышались предложения бить в конторе стекла и брать ее помещения штурмом. – Даешь наши деньги! – орал какой-то подвыпивший господин в поддевке и котелке, тщетно пытаясь взобраться на одну из колонн Гостиного двора. В два часа двадцать минут с внутренней стороны одного из окон банкирской конторы появилось написанное от руки объявление: «По распоряжению правления действие конторы с сего часа временно приостановлено». Стекло тотчас дзинькнуло и разлетелось на мелкие осколки от пущенного чьей-то умелой рукой камня. – Проворовались, а теперь объявления пишут! – заорала баба в цветастом платке, у которой на текущем счету лежало шестнадцать рублей. Жалко их было до невероятия. Появился полицейский надзиратель и городовой. – Расходитесь! – громогласно объявил надзиратель и покосился в сторону бабы в цветастом платке. – Нечего здесь панику сеять! Находящийся неподалеку ломбард тоже выкинул белый флаг. То бишь опустил на окнах шторы и прикрепил на дверях объявление, что «ничего общего с расположенной в непосредственной близости банкирской конторой «Плейшнер и сыновья» не имеет». Однако часть толпы, собравшейся на Воскресенской улице у Гостиного двора и подверженной всеобщей ажитации, ломилась и в ломбард, торопясь выкупить заложенные вещи. На следующее утро «Казанские губернские вести» разразились обличающим банкирскую контору «Плейшнер и сыновья» материалом под названием: «Крах одной банкирской конторы» Ушлый репортер, к которому приходил Африканыч, описывал события, происходящие у дверей конторы, как «сцены, достойные пера Гоголя и Салтыкова-Щедрина», и называл крах конторы «вполне закономерным». Похоже, репортер хоть в достаточной степени и поверил словам Неофитова, сказанным ему вчера в редакции газеты (к тому же верность сообщения Африканыча подтвердили последующие события у дверей самой конторы), однако решил проверить все сам. Он даже успел провести самостоятельное расследование. Информация, сообщенная ему Неофитовым, полностью подтвердилась. Более того, в статье «Крах одной банкирской конторы» газетчик дважды упомянул московский Банкирский дом «Наяда» как головную организацию нескольких банкирских контор и меняльных лавок, расположенных во многих российских городах. Репортер и правда был пронырливым малым… На следующий день в «Казанском биржевом листке» появился фельетон, подписанный неким «Доном Базилио». Фельетон был написан в тонах довольно резких и обличительных и назывался: «Не все коту масленица» Внизу помещалась карикатура, изображающая Ивана Яковлевича Плейшнера с лицом, явно похожим на кошачью морду. Из углов его рта ручейками стекала сметана. Господина Плейшнера держала за шиворот крепкая длань. Виднелась конечная часть рукава темно-зеленого цвета с оранжевым кантом на обшлаге – принадлежность мундира, которые носили высшие полицейские чины МВД. Карикатура явилась предтечей действительных событий, произошедших с банкирской конторой и самим Иваном Яковлевичем. В день выхода фельетона «Дона Базилио» все документы банкирского дома «Плейшнер и сыновья», равно как и касса, были опечатаны. Наличности в кассе оказалось всего четыре рубля семнадцать копеек. Была описана вся наличность, движимая и недвижимая, Ивана Яковлевича. Сам Плейшнер был покуда заключен под домашний арест с приставлением к его дому двух полицейских. В общем, как и обещал Ивану Яковлевичу Долгоруков, принимая у него чемоданчик с двумястами тысячами рублей, Плейшнер «был сражен открывшимися перед ним перспективами». И перспективы эти были не веселы… |