Онлайн книга «Аферист его Высочества»
|
– Верно, как собак нерезаных! – поддакнул Кит. – Ну, и повязали тепленькими. Повенчали нас с ним за хребет. По восьмерику на аркане. А когда тамошний кондер нам надоел, мы с Титом заточили копыта и нарезали винта. Как выбрались, про то сказывать не стану. И по сей час хлюпка в жилах стынет, как вспомнишь… Щас на Хитровке кантуемся, дуру гоняем, покуда гроши корячатся. Ну, а как закончатся – новое дельце кумекать станем… Выпили, хрустнули солеными огурчиками. Петрович расстарался: выдал не из общей бочки, а из домашнего посола. Вот уж кто знал про всех да благоразумно помалкивал. Публика ведь к нему захаживает серьезная, знает, что за лишнее словцо можно и перо в бок схлопотать. – Что же до Сизифа, – немного странно посмотрел вдруг на Африканыча Копченый, – то туточки он, недалече. – Где? – удивленно спросил Неофитов. – А вон, – указал Копченый на бритого мужика, что спал за столом, с которого пересел к «деловым» Африканыч. – Он что, запивохин? – искренне удивился Неофитов. – Есть такое дело. Почитай три недели уже не просыхает, – встрял в разговор Кит. – А ты что же, не признал своего кореша? – остро глянул на Африканыча Копченый. – Ведь совсем рядом был… – Не признал, – просто ответил Африканыч. – Как-никак десять годков не виделись. – Ну так поздоровкайся с ним после долгой разлуки, – продолжая наблюдать за Неофитовым, сказал Копченый. – Он давно так тюмарит, авось разбудишь… Африканыч кивнул и встал. Подошел к спящему Сизифу и потормошил за плечо. – У-у, – пьяно буркнул спящий. Неофитов потормошил сильнее. – Ну, чо надо? – поднял голову Сизиф. Какое-то время он смотрел на Африканыча, ни черта не понимая. Потом, когда его зрение более-менее пришло в фокус, на его лице изобразилось недоумение. Потом недоверие. Затем – удивление: – Ты? – Я, – ответил Неофитов. – Африканыч?! – Ну… – Не может быть! Здесь? Каким ветром? Сизиф, похоже, понемногу приходил в себя. – Так, по твою душу, – расслабился Неофитов. А ну как Сизиф его бы не узнал? Копченый с Китом его бы на ремни порезали. «Однозначно», как выразился бы бессменный председатель клуба «Червонных валетов» Паша Шпейер. Африканыч посмотрел на Копченого, в глазах которого уже не читалось недоверие, и сел за стол к Сизифу: – Десять лет не виделись, а? – Сколько, десять? – сморгнул Сизиф. – Десять, – подтвердил Африканыч. – Что с тобой-то случилось? – А-а-а, – протянул Сизиф. – Сошел с кругу… – Что так? – Работа у меня вишь, спе-ци-фи-щес-ка-я, – с трудом выговорил замысловатое словечко Сизиф. Он любил иногда поразить собеседника своими лингвистическими познаниями, особенно когда был подшофе. – Бирки беглым и беспашпортным мастерю, стены кабаков да трактиров расписываю, картинки всякие копирую, списки с икон. А за такую работу каковская оплата? Угощением, а паче – водочкой. Вот она и засосала… – Лечиться пробовал? – поинтересовался Неофитов. – А оно кому надо? – смерил старого товарища тяжелым взглядом Сизиф. – Мне – так и без надобности… – Шоколаду-то когда прикажете подавать? – Краснорожий буфетчик Петрович вырос перед Африканычем, будто материализовался из пара и говора, коими густо был наполнен трактир. – Сей час и подавай, – сказал Самсон Африканыч и глянул на Сизифа. – Мне и товарищу моему. – Не, мне шоколаду не надо, – буркнул Сизиф. – Мне бы водочки… Кулаков вопросительно посмотрел на Неофитова. – Нет, – твердо произнес Африканыч, хмуро глянув на Сизифа. – Только шоколаду. Обоим. И рассчитай нас скоренько. Взгляд Неофитова еще больше посмурнел, когда он увидел, как тряслись руки Сизифа, когда он подносил стакан с шоколадом ко рту. Такими руками не то что картину писать – спичку не зажечь. – Давно пьешь? – тихо спросил Африканыч. – Года четыре, – так же тихо ответил Сизиф. – Почти сразу, как из «каменщиков» откинулся… – Горячий шоколад пошел старому товарищу на пользу: лицо из серого обрело должный цвет и даже малость порозовело, в глазах появилась резкость. – Да ты не беспокойся, Африканыч, шварц-вайс тебе справлю такой, что комар носу не подточит, – заверил Неофитова Сизиф, приняв его вопрос за скрытый упрек. – Зря, что ли, я на Мясницкой в Училище живописи и ваяния столько лет обучался? Да и не в первый раз, чай, бирки «зеленоногим» рисовать… – Мне не пашпорт нужен, – сказал Самсон Африканым. – У меня к тебе будет дело иного характера. – Какого? – подался вперед Сизиф. – А вот это не здесь, – почти одними губами сказал Самсон Африканыч. – Позже… Откушав шоколаду, Неофитов рассчитался с Петровичем, кивнул «деловым» и, взяв Сизифа под локоток – потому как ноги того не очень-то держали, – вывел из трактира. А на улице была весна, какая случается только в средней полосе России: с сильным ветром из дождя и снега, коим мстила людям агонизирующая зима. В переулке, недалеко от трактирной двери, на хилом деревце сидела ворона. Завидев выходящих из «Каторги» Сизифа и Африканыча, она придирчиво оглядела их не без укоризны и осуждающе громко прокаркала. – И ты, лярва, туда же? – так отреагировал на ее карканье Сизиф. Горячий шоколад попал на старые дрожжи, и он слегка захмелел, как оно часто бывает с похмелья, когда слишком много пилось и очень скверно закусывалось. – Осуждать? На это все горазды. Дескать, непомерное питие отравляет разум и портит здоровье. Конечно, портит и отравляет… А ты вот лучше пойми ранимую душу художника! Тонкую и завсегда кровоточащую… Сизиф посмотрел на Африканыча и продолжил монолог: – А ведь я обучался в Училище живописи и ваяния вместе с Васей Перовым и Лариком Прянишниковым. Подавал большие надежды, как говорили мои учителя Алексей Кондратьевич Саврасов и Сергей Иванович Грибков. Говорили даже, что я талантливее их… Моя картина «Василий Шуйский» получила премию от Общества любителей художеств. А за работу «Сельский дьячок» я получил от Императорской Академии художеств большую золотую медаль. Понимаешь? – со слезой в голосе спросил Неофитова Сизиф. – Большую золотую медаль… А Перов на том же конкурсе получил от Академии за свою «Сцену на могиле» только малую золотую медаль. Малую! А сейчас кто Перов и кто я?! От оно как судьба распорядилась… – Перов умер, а ты – жив, – сдержанно заметил товарищу Самсон Африканыч. Сизиф вскинул голову: – Жив? Это, – он двумя пальцами оттянул на груди некое подобие сюртука, которое одеждой можно было бы назвать с большой натяжкой, – это ты называешь жизнью? Да Вася живее меня! И будет жить в веках своими работами. И о нем будут знать и помнить. А я уже труп. Живой труп. И когда меня упрячут под землю, обо мне никто не вспомнит… |