Онлайн книга «Кто хочет спать с миллионером?»
— И чем это кончилось? — насторожилась Далила. — Выбрала Леночка одного. Поженились, жили, и счастливо жили, а тут этот из-за границы приехал, второй. К ним не пришел, случайно Ленка с ним где-то столкнулась. Он ей подарки, то да се… Уж не знаю, как это случилось, но мужу Ленка с тем изменила, а муж ее не простил. И тот не женился. Свиридов задумался, а потом вдруг сердито сказал: — Вот теща все нам бубнит, что плохо Ленку мы воспитали, а ведь воспитывала сама. Никому подойти к ней не давала. А теперь плачет: «Ах, писала картины». При чем здесь картины? Она и писала-то их потому, что заработать пыталась. Гордая, в тещу пошла, у нас кусок хлеба просить не захотела. По дурости согрешила, за побрякушками погналась, и вот результат: муж бросил, любовник уехал. Куда ей было деваться? Писала картины. А их не покупали. Умер талант. Талант как ребенок, его беречь, холить, лелеять надобно. Ленка стала прикладываться к бутылке. Крови всем нам попортила. А теща себя винит. Не виновата она. И я не виноват. И Леночка не виновата. А теща вбила себе в голову, что мы ей не можем простить. Далила раздраженно подумала: «Да что же он о ней все как о живой? Умерла уже теща, пора бы понять». * * * Выйдя из больницы, Далила почувствовала, что не может сегодня работать — покойная Марьванна душу разбередила. «Буду просто кататься по городу», — решила она, пискнув сигнализацией и открыв дверцу «Форда». И долго каталась, размышляя о теще Свиридова, о Делягиной, о Шульгине… Совесть — жуткая штука: человека поймает, где и не ждешь, и уж мучает так, что самая страшная боль отступает. Однажды умирал на руках Далилы богатый влиятельный человек — сам позвал, не покаяться, облегчение хотел получить от психолога. Всю жизнь не верил ни в бога, ни в дьявола, ни в человека, а у последней черты и поверить хотел, да не смог — осталось уповать на науку. Глядя на его страдания, Далила тогда подумала: «Может, нет ни рая, ни ада? Может, все это существует только в нашей душе?» Мучился человек тот ужасно из-за сущего пустяка, чем поразил всех родных. Когда-то кого-то обидел, даже не друга, просто знакомого; все о том уж забыли давно, а он вспоминал в подробностях и деталях, плакал, корил себя, чужой болью страдал… И кто маялся? Он, жестокий злодей. Его полная прегрешений жизнь не располагала к сочувствию. Родственники, коллеги, друзья лишь изумлялись, пожимали плечами, вздыхали и на Далилу смотрели как на оракула: ждали, психолог все объяснит. Она долго и себе объяснить не могла, чем зацепила жадного, бессердечного человека ординарнейшая история: у кого-то он что-то давно отобрал. Эка беда. Да мало ли он народу обидел? Что там обидел — убил! А вот поди ж ты, как совесть его воспалилась. Из-за чего? Долго Далила гадала (тот давно уже умер) и наконец поняла: злодей уцепился за мелочь, чтобы остальное забыть. Лежа на смертном одре, он вдруг понял, что есть у него душа, которой он ничего не дал с первого вздоха и до последнего. Деньги, автомобили, дворцы — все для тела. А что для души? Он думал — власть. Выходит, ошибся. Все есть у него, даже зависть есть всенародная, а вспомнить нечего. Радости ноль и бесконечность мучения. Все его ненавидят. Попытался из прошлого выудить что-то хорошее, заглянул в свою душу, а там лавина чужого горя и боли стремительно движется, того и гляди сметет. Испугался он и поставил печать на страшные воспоминания: выбрал самый безобидный грешок и давай над ним убиваться, вот, мол, какой я чувствительный — и себе польза, и людям обман. Пусть думают, что он добрый. Многие у последней черты прибегают к такой вот печати. И в чем парадокс: чем хуже жил человек, тем легче это ему удается, запечатать свою грешную память. «А что, если мне совсем не удастся? — вдруг испугалась Далила. — Я сегодня сгубила невинную душу и спокойно катаюсь по городу. Допустим, завтра про Шурочку я забуду, но где гарантии…» Гарантий не было никаких — совесть на то и совесть: взбунтоваться может в любой миг жизни. Кто-кто, а психологи знают, что такое бунт совести. В наш век беспредела совесть не в моде, но она как закон притяжения — ее нельзя отменить. Ты ее гонишь в дверь, она через окно возвращается: неврозами, стрессом, депрессией, тревогой, бессонницей. «А что я могу поделать? — запсиховала Далила. — Я же не знала, что так получится. Чем я помогу этой Делягиной? Только себя погублю из-за проклятой буржуйки». Совесть злорадно спросила: «Ага! Из-за буржуйки?! Уже подыскиваешь себе оправдания? Раз буржуйка, можно безвинно сажать». Далила попыталась отбиться от совести: «Допустим, Шульгин убийца, но как я докажу? Где улики? Кто меня станет слушать? Шульгин очень опасен. И хитер. Как он ловко влюбленность в меня разыграл, когда увидел, что я приближаюсь к цели. Удивительно, что он меня не убил. Нет, не могу я ввязываться в битву с ним. Я боюсь». Далила попыталась отбиться от совести, но не получилось. — А, черт возьми! — зло выругалась она и позвонила Орлову. «Уже знает об аресте жены», — поняла Далила по его обреченному голосу. — Я присутствовала при обыске, — призналась она и, не позволяя опомниться, быстро спросила: — Иван, почему ваша жена оказалась в рабочее время дома? Он ответил: — Ее заманили, домработница сообщила, что случилась беда. Шура бросила все дела и примчалась. — Вы знаете, в чем ее обвиняют? — Догадаться нетрудно, — буркнул Орлов и спросил: — В убийстве Делягина? — Не только, — поеживаясь, сказала Далила. — Не только? В чем же еще? — В убийстве Жилина. — Жилин убит?! Вопль прозвучал убедительно — Далила подумала: «Орлов об убийстве не знал». — Вы сегодня встречались с Жилиным? — поинтересовалась она, предвидя ответ. — Да, я с ним утром встречался. — Пытались выкупить чертежи сейфа? Орлов выдохнул: — Нет, не пытался. — Почему? — удивилась Далила. — Жилин был чем-то напуган и твердил, что нет у него чертежей. Были, но нет уже. — Думаю, он не врал. Чертежи у него отобрали. — Кто? — поразился Орлов. — Откуда вы знаете? — Дело не в этом, — отмахнулась Далила. — Я хочу попытаться вытащить вашу жену. Только действовать надо стремительно, потом будет поздно. Вы должны мне помочь. |