Онлайн книга «Продается шкаф с любовником»
— Отлично, — согласился Верховский. — Я тоже люблю. Встретились они не во дворе, а на углу Суворовского проспекта и Таврической улицы — Далила пошла ему навстречу. Они, не сговариваясь, прогулочным шагом направились по Таврической к музею Суворова. Говорили в основном о погоде. Остановились, постояли напротив музея и, опять не сговариваясь, зачем-то перешли через дорогу к ограде Таврического сада. Смущены были оба, разговор шел все о той же погоде — «захватывающая» тема, особенно в Петербурге, где привыкли не обращать внимания на капризы природы. На углу Таврического сада снова остановились, еще постояли — Далила никак не могла начать, а он ни о чем не спрашивал. И потопали по Кирочной к станции метро «Чернышевская». Далилу ноги туда вели: она шла привычным маршрутом от своего дома к тетушке Маре. «А почему Верховский сюда пошел? — гадала она. — Собирались же гулять по Таврической, а он вдруг на Кирочную свернул». Далила злилась на свои пустые, даже глупые мысли, на свою болтовню о дожде и тумане, на то, что не может собраться с духом. Он злился только на робость, которая заставляла говорить о погоде. Так и шли, мучимые нелепостью ситуации: взрослые занятые люди, встретились в центре Питера в шесть утра… Чтобы поболтать о погоде. Он: — А в прошлом году, помнится, в эту пору был страшный туман. Она: — И в этом году туманов хватает. Он: — На завтра, вроде бы, синоптики обещают нам прояснение. Она: — Хорошие обещания редко сбываются. Он: — Смотря кто обещает. Она: — Все синоптики врут. Он: — Ну уж врут. Ошибаются. Вдруг Далила подумала: "Стоп, это уже не о погоде. Явно прослеживается подтекст, за нас говорит подсознание. Но о чем идет разговор? Я на него нападаю, а он меня успокаивает? Похоже. Но из этого следует, что он не чувствует за собой тяжелой постыдной вины. Его терзает нечто другое, не совесть". Эта мысль вдохновила Далилу: она наконец решилась и задала свой вопрос. — Почему вы не сразу обратились в милицию, а прежде встретились с Мискиным? — спросила она, мучительно ожидая, что он начнет отпираться. Но Верховский не отпирался. Он остановился, твердо взял Далилу под локоть и, глядя ей прямо в глаза, признался: — Я струсил. Против воли она поправила: — Вы испугались. Он зло потряс головой: — Нет, именно струсил. — Как это было? — цепенея, спросила Далила. Верховский отпустил ее локоть, шумно вздохнул и, вновь устремляясь по Кирочной, начал свой страшный рассказ: — Маша мне позвонила и попросила срочно приехать. Я сослался на занятость. Тогда Маша потребовала… Он запнулся, потряс головой и поправился: — Да нет, пригрозила: «Или ты приезжаешь, или я немедленно ухожу из дома. Я хочу сделать серьезное заявление». Заявлений в последние дни хватало, но деваться мне было некуда. Я поехал домой. Готов был к чему угодно: к ссоре, к скандалу, но Маша лежала в луже крови. Вы не представляете, как это ужасно! Я смотрел на родную сестру, на свою «мышку-малышку», и поверить не мог: лужа крови, бледное удивленное лицо, неестественно вывернутая рука… Он содрогнулся и замолчал. Далила пожалела Верховского и продолжила за него: — На какое-то время вы выпали из реальности, а потом, когда вернулись в нее, осознали, что обвинить в убийстве могут и вас. Он вздохнул: — Вы правы, у меня не было алиби. С утра мотался по городу, по делам. В машине я был один. Далила ему все больше и больше верила. «Если Андрей Машу не убивал, значит, нет смысла пытать его пистолетом, подкинутым Мискину», — решила она И все же спросила: — А с какой стороны вы сели в машину к Борису? — Сел рядом с ним, на переднее кресло, а что? Почему вас это интересует? — удивился Верховский. Далила не ответила, а задала новый вопрос: — Вы долго с ним разговаривали? — Нет, недолго, минут десять от силы. — И Мискин не выходил из машины? — Конечно, не выходил. Я все ему рассказал про Машу. Про то, как она мне позвонила, как я злой ввалился в квартиру, как увидел там ее в луже крови… Я был жутко напуган, весь трясся, даже не помню, что нес. — Вы первым попросили Бориса об алиби или он вас попросил? Верховский вздрогнул: — Об алиби? Нет. Я его не просил. Мне тогда было совсем не до алиби. Это он мне сказал, что я попадаю под подозрение, что мне нужно алиби. — Зачем же вы ему позвонили? Он задумчиво пояснил: — Мне было страшно. Даже нет, то был не страх, а что-то другое, намного хуже. Руки, ноги, все тело вышло из повиновения, все дрожало в каком-то странном ознобе, в голове невесомость, сумбур. Это был… Нет, не знаю, что это было. — Это был ужас, — подсказала Далила. Верховский благодарно кивнул: — Да, я не мог оставаться один. Рядом с ней. С моей Машей. С вот такой, неживой. Я не мог взять себя в руки, не мог себя пересилить. Я просил Мискина поехать со мной, но он заплакал и отказался. Борька Мискин даже в детстве не плакал. Я его пожалел, сразу пришел в себя и сказал, что не обижаюсь, что все понимаю. После этого мы расстались и увиделись только на Машенькиных похоронах. Далила вздохнула c большим облегчением: — Выходит, Мискин сам вам алиби предложил? — Да, он признался, что алиби нет и у него. Мы решили сказать, что все это время не расставались. Позже к нам присоединились остальные друзья. Все, кроме Замотаева. У Пашки алиби было, он на складе товар принимал. — Я знаю, об этом сказано в отчетах вашего детектива. А почему, обнаружив труп Маши, вы бросились именно к Мискину? Почему не к Хренову? Не к Кроликову? Не к Замотаеву? Ведь с Павлом вы всегда были особо близки. |