Книга Костотряс, страница 54 – Чери Прист

— У меня была когда-то дочь. Давно.

Что-то в ее тоне подсказало, что приставать с дальнейшими расспросами не стоит.

Он с кряхтеньем карабкался наверх, поражаясь ее энергии и силе; на ум лезли и другие неуместные мысли, которые лучше было придержать при себе. Жутко хотелось спросить, сколько ей лет; чтобы не проговориться, Зик спросил:

— А почему вы одеваетесь как мужчина?

— Потому что охота.

— Чудно как-то, — сказал он.

— Ну и что ж с того, — откликнулась она. Затем продолжила: — Можешь задать и другой вопрос, если желаешь. Я же вижу, тебе интересно. Так интересно, что мне и без слов все слыхать. Вот так же вороны на улице молчат.

Зик понятия не имел, об одном ли и том же они говорят. Спросить как на духу, сколько лет она топчет землю, он не отваживался, так что решил зайти издалека:

— А почему тут нет молодых?

— Молодых?

— Ну, Руди мне в отцы годится, если не больше. Еще я видел китайцев, но почти все они были того же возраста… или даже старше. А теперь вот… вы. Что, в подполье все такие…

— Старые? — закончила она. — Хоть у меня и тебя представления о старости разные, подметил ты все-таки верно. И да, тому есть причина. И довольно простая. Можешь и сам догадаться, коли поразмыслишь хорошенько.

Он отпихнул в сторону балку, перегородившую дорогу.

— Вообще-то, мне сейчас думать некогда.

— Ну ты и чудак. Думать ему некогда. Да в таких случаях надо думать шустрее всего! Иначе протянешь здесь не дольше, чем блоха на песьей шкуре. — На очередной площадке она остановилась и подождала его, потом подняла фонарь и посмотрела вверх и вниз. — Так, я уже слышу матросов. Конечно, они там все не подарок, какого ни возьми… но думаю, с тобой все обойдется. Ну как, хотел бы ты соображать пошустрее?

— Да, мэм.

— Ну тогда скажи мне, пока мы еще не пришли: почему здесь нет детишек вроде тебя?

— Потому что… — Ему вспомнилось, что Руди рассказывал о китайцах и как они остались без женщин. — Потому что здесь нет женщин. А о детях обычно заботятся женщины.

Принцесса притворилась обиженной:

— Нет женщин? А я, по-твоему, кто? Есть у нас женщины.

— Да я же имел в виду молодых женщин, — пролепетал он, но сразу же понял, какую глупость сморозил. — В смысле, не таких старых, как… ну, у которых еще могут быть дети. У китайцев-то женщин нет, это я точно знаю. Так Руди сказал.

— Да что ты можешь знать? Но хоть в чем-то Руди тебе не солгал. Китаянок в городе нет, а если и есть, то я их не видела. Но послушай-ка: в подполье живет еще по меньшей мере одна женщина — однорукая барменша, звать ее Люси О'Ганнинг. И пусть рука у нее одна, устоять перед ней не могут ни двери, ни мужчины, ни трухляки. Крепкая баба, — добавила Анжелина не без восхищения. — Но сказала одно, скажу и другое: по возрасту она могла бы быть мне дочкой. А тебе матерью, если не бабушкой. Так что думай дальше, мальчик. Отчего здесь одни старики?

— Дайте подсказку, — взмолился он, одолевая очередной марш, заваленный пылью и всяким хламом.

Сколько их осталось позади, Зик не знал, но успел порядком выдохнуться и продолжения не хотел. Только это ничего не меняло. Принцесса не сбавляла ходу — и фонарь был у нее, так что он хвостом тащился за ней.

— Подсказку так подсказку. Давно ли у нас построили стену?

— Пятнадцать лет назад, — выпалил он. — Месяцем больше, месяцем меньше… Мама говорила, строительство закончилось в день моего рождения.

— Серьезно?

— Так я слышал.

А ведь пятнадцать лет — это немало, подумал Зик. Если ты не кроха, конечно. Сколько тогда было его матери? Да только-только двадцать стукнуло… И он потихоньку заговорил, отвоевывая у маски и усталости право на дыхание:

— А вот местные, большинство… они ведь здесь с самого начала?

— Угу, большинство.

— То есть если все они были уже взрослыми мужчинами… и женщинами, — поспешно добавил он, — лет по двадцать-тридцать… теперь им, самое меньшее, за тридцать-сорок.

Она развернулась на месте, чудом не заехав ему фонарем по лбу.

— Ну вот, видишь! Умница. Отлично же соображаешь, хоть и пыхтишь, как щенок. — После недолгих раздумий она продолжила: — До меня доходили слухи, что в китайском квартале есть пара-тройка ребятишек — то ли с отцами приехали, то ли с дядьями. Или вообще сироты, не знаю. А Миннерихт — он ведь так себя называет… изредка он зазывает сюда ребят помоложе, водится за ним такое. Только нужно понимать: те люди, которые начинали не здесь… они просто не могут привыкнуть. И надолго не остаются. Я их не виню.

— Я тоже, — поддакнул мальчик. Чего ему сейчас не хватало, так это исполнителя желаний — и, будь вселенная так любезна, он первым делом пожелал бы перенестись домой. Он был измотан до предела, от фильтрованного воздуха и вони уже мутило, кожа по краям лица воспалилась. Стоило ему закрыть глаза, перед внутренним взором вставал убитый китаец. Зику не хотелось находиться за одной стеной с этим трупом.

— Скоро, — пообещала Анжелина.

— Что-что?

— Скоро ты будешь на пути домой.

Он прищурился:

— Вы что, читаете мысли?

— Нет. Просто неплохо понимаю людей.

Тут до его ушей донесся отдаленный шум — откуда-то слева и сверху: стук инструментов по стальной обшивке, хмурая ругань мужчин в респираторах. Время от времени здание сотрясали удары, словно история с дирижаблем повторялась; Зик вынужден был цепляться за стену, чтобы не упасть. В двух вещах Руди не ошибся: ни женщин в китайском квартале, ни перил в недостроенной башне не имелось.

— Миссис Анжелина? — позвал он.

То ли зрение его обманывало, то ли за очередным поворотом стало немного светлее.

— Что такое? — откликнулась она. — Почти пришли. Видишь? Окон тут побилось без счету, вот лунный свет и сочится. Мы совсем рядом с местом крушения.

— Это радует. Я тут просто подумал… Руди мне говорить не хотел, а вы как-то не упоминали — кто такой этот Миннерихт, о котором вы оба толкуете?

Принцесса не то чтобы встала как вкопанная — дернулась и вздрогнула всем телом, словно наткнулась на убийцу или призрака. В осанке ее проглянуло что-то пружинистое, настороженное. Она была похожа на будильник, который слишком туго завели… и который вот-вот сломается.

Она проговорила:

— Его зовут совсем не так.

И обернулась, чуть снова не угодив ему фонарем по голове, — не сообразила, как близко к ней он шел. Даже маска не могла скрыть суровый рельеф ее лица с его хребтами и ущельями; крючковатый, как у ястреба, нос и глубоко посаженные глаза с косым разрезом складывались в карту ярости.