Онлайн книга «Ё»
|
— Народ-точка-ру! — неистово призвал всех к молчанию Сергей Овсяночкин. И камерное заседание литстудии продолжилось. * * * Итак, язык есть единый организм. И подобно всем организмам он подвержен старению и недугам. Если в какой-либо его клеточке случается информационный сбой и она вместо «жёлчь» начинает выдавать «желчь», это болезнь. Язык чувствует недомогание и вынужден принимать меры. Но какие меры может он принять? Удалить или, допустим, прижечь поражённую клеточку язык не в силах, поскольку, простите, ни ручек, ни ножек у него в наличии не имеется. Зато многочисленные ручки и ножки имеются в наличии у его носителей, то есть у нас с вами. А поскольку язык и мышление — в сущности одно и то же… — Почему одно и то же? — не понял Славик. — Потому что логические структуры, — просветил сообщника Пётр Пёдиков, — выявляются лишь путём анализа языковых выражений. — Это где ж ты такую дурь вычитал? — В учебнике логики для юридических вузов, — любезно информировал скромный серийный убийца. Крыть было нечем. — Народ-точка-ру!.. — Слушаем, Серёженька, слушаем… Итак (продолжал поэт), поскольку язык и мышление — в сущности одно и то же, мы имеем право предположить, что он способен мобилизовать свои здоровые клеточки на борьбу с клеточками поражёнными. Практически это происходит так: услышав неправильное речение, человек, призванный языком в ряды защитников, испытывает жгучее желание уничтожить безграмотного субъекта. И уничтожает. — Минутку, минутку!.. — Теперь уже возмутился Пётр Пёдиков. — Если язык, ты говоришь, может полностью овладеть человеческим сознанием, к чему все эти излишества? Пусть овладеет сознанием того, кто его коверкает, и учинит ему инсульт! Или, скажем, заставит совершить самоубийство… Зачем подключать кого-то ещё? Судя по тому, с каким блеском Сергей Овсяночкин парировал это довольно каверзное возражение, предъявлено оно ему было не впервые. — Стало быть, блин, приходится допустить, — объявил поэт, — что над повреждёнными носителями язык уже не властен. Вышли из-под контроля, блин! Иначе бы он просто заставил их всё произносить правильно… Ну? И как вам, блин, версия в целом? — Знаешь, — искренне признался Славик, глядя на дозревший синяк и запёкшуюся царапину. — По-моему, ты ещё легко отделался. В следующий миг железная дверь завыла, загрохотала, залязгала — и в камеру заглянуло суровое рыло под милицейской фуражкой. — Иванов!.. — А чего я? — весьма натурально пробухтел Славик, поднимаясь с койки. — На выход! Чего… Вместо восьмой главы Несмотря на то, что именно Алексей Михайлович Мыльный первым заподозрил роковую роль буквы «ё» в расследуемом деле, сам он, честно сказать, давно уже готов был послать куда подальше всю эту филологию с психологией. Три убийства совершены в течение недели на территории Центрального района предположительно одним и тем же лицом. Причём около восьми часов вечера — видимо, по пути домой. Не исключено, что со службы. Наиболее многообещающим старшему оперуполномоченному представлялось убийство номер два. Судите сами, Неудобняк и Кочерявов — личности достаточно известные. Речения Лаврентия слышала вся область, да и Исай Исаевич не раз выступал по местному телевидению, а вот неприметного Николая Пешко знали немногие. Этих немногих и перебирали сейчас орлята Мыльного. Было, было, с чем работать, лишь бы не дёргали. Дёргали, однако, сильно. Честно говоря, будь воля Алексея Михайловича, немедленно бы вышиб из следственного изолятора обоих стихоплётов и бросил Славика на подмогу тому же Костику. Однако против начальства шибко не попрёшь, а оно, родимое, в последние дни буквально свихнулось на всех этих ёфикаторах. И кто его, Мыльного, за язык тянул! Хотя и сами бы со временем допёрли… Вызвав Славика в кабинет, старший опер выслушал его с кислым видом, после чего вернул под замок. — Дурики твои курят? — спросил на прощание. — Пётр — нет, а Овсяночкин — как паровоз… — Тогда возьми, угостишь, — буркнул опер, извлекая из ящика стола три сигареты (разных марок) и пяток спичек. — Скажешь, пока вели, по дороге стре́льнул… — Стрельну́л, — машинально поправил Славик. Сказывалось долгое пребывание в одной камере с литераторами. Последовала страшная предынфарктная пауза. Взгляд старшего оперуполномоченного был невыносим. — Слушай, а на кой ты вообще уходил из универа?.. — казняще-вкрадчивым голосом осведомился наконец Алексей Михайлович. — Чего тебя в Высшую следственную понесло?.. — И, не дожидаясь ответа, буркнул: — Иди работай… * * * За время отсутствия Славика страсти в полупустом следственном изоляторе накалились настолько, что сокамерники даже забыли поинтересоваться, куда и зачем таскали их товарища. — Почему нет? — запальчиво вопрошал Сергей Овсяночкин. — Почему, блин, нет? Личность Джека Потрошителя до сих пор не установлена. Почему не допустить, что человек он был грамотный? Его просто раздражал, блин, жаргон проституток! Его, блин, сводило с ума то, что они творят с английским литературным языком… — Но сам-то он считал, что убивает их по другой причине! — Да мало ли, что он, блин, считал! Он, блин, был всё равно что под гипнозом! А ты знаешь, как изобретательны загипнотизированные в плане мотиваций?.. Услышав знакомое слово «мотивации», Славик подсел поближе. — Не помню, где читал, но ты послушай! — продолжал Овсяночкин. — Домашний сеанс гипноза. Погрузили девушку в транс. Дали установку, что, проснувшись, она публично, при всех поцелует друга своего брата. Проснулась. Приятель с братом играют в шахматы. Девушка начинает болеть за приятеля (а в шахматах сама, блин, ни уха ни рыла!). Приятель выигрывает. Девушка на радостях его целует. И докажи ей теперь, блин, что она выполняла установку гипнотизёра!.. — А если бы проиграл? — А если бы проиграл, она бы его, блин, чтобы утешить, поцеловала!.. — Ребят! Вам к психиатру не пора? — задумчиво осведомился Славик. Очнулись. — Пора-пора. Давно пора, — с очаровательной улыбкой успокоил его Пётр. — Кстати, а где вы были, Вячеслав? — По-моему, у следователя… — И что? — Похоже, к утру нас отсюда выгонят, — уклончиво отозвался Славик. — Куда? — На волю. — Так сейчас что? Ночь? — Вечер… — Молодой опер полез в карман и бережно, чтобы, упаси бог, не сломать, высвободил разрозненные сигареты и спички. — Вот. Пока вели, настрелял… Сергей Овсяночкин ошалело уставился на пронесённое тайком сокровище. |