Книга После нас - хоть потом, страница 107 – Евгений Лукин

— Лапотники!.. — надрывался он, сложив руки воронкой. — Полоротые!.. Печатки не было — непечатный пряник спекли!..

— Дровосеки!.. — обиженно летело в ответ. — Долбежники!.. Отъелись на нашем хлебушке?..

Распаляясь, подступали все ближе и ближе. Что ни слово — то зазубрина. Все старые обиды припомнили. Разгорелись ретивые сердца, силушка живчиком по жилочкам заходила. Прав был, прав старый воевода Полкан Удатый: строй их, не строй — все равно потом ряды смешают.

— А вот мы вас за ножку да об сошку!..

— Смотри, осунешься! Сами-то! Теленка с подковой съели!..

— А вы через забор козу калачом кормили — думали, девка!..

И наконец выехал из толпы сволочан, ища себе поединщика, приземистый плечистый богатырь Ахтак. Кто он был родом — не понять: не берендей, не варяг, не грек… Вышел, сказывают, из Черной Сумеречи, хотя на беженца не походил нисколько. Беженцы, они, что ликом, что языком, те же берендеи, а этот еле по-нашенски лопотал. Да и рылом отличен: глазки — узенькие, косенькие, нос — пяткой. Однако вот пришелся ко двору. Оценил князь сволочанский Всеволок свирепость его и преданность — в дружину взял…

Притихли теплынцы. Ахтак — он ведь такой. Сечет, и рубит, и в плен не емлет. Да еще и визжит вдобавок…

— Эй, Ахтак! — заорал бесстрашный Шумок. — Вытеклам шатал, рынкам гулял?..

Богатырь ощерил редкие желтоватые зубы и потряс копьем, высматривая юркнувшего в толпу обидчика.

— Анан сыгын!.. - проскрежетал он по-своему. Что это значит, никто не знал. Что-то, должно быть, обидное…

Теплынский князь Столпосвят грозно нахмурился, обернулся к поджавшимся храбрам, перебрал их задумчивым взором, и в этот миг переплевах в двух от задорно гарцующего Ахтака земля дрогнула и зашевелилась. Заржал с завизгом, вскинулся на дыбы чубарый конек, едва не сронив седока. На глазах у попятившихся ратей зеленый пригорок откинулся вдруг наподобие крышки колодца, явив дощатый поддон, и из черной сырой дыры полез на белый свет некто чумазый с большой кочергой в руке. Точь-в-точь как рассказывал в кружале курносый храбр Нахалко. Выходец из преисподней огляделся, болезненно щурясь, увидел Ахтака и разинул на него широкую, как у Шумка, пасть.

— Тудыть!.. растудыть!.. перетудыть!.. — грянуло над обмершими берендеями.

Затем подземный житель отвел ручищу и с маху метнул в богатыря кочергой. Железо звучно, тяжко легло поперек тугой кольчужной спины, и Ахтак, разом лишенный, видать, сознания, стал медленно заваливаться набок. Чубарый богатырский конь оскользнулся и прянул в галоп, унося продолжающего крениться всадника.

Вздох ужаса прокатился над Ярилиной Дорогой. Ножки у всех, ровно лучинки, хрустнули. Кабы не зубы — кажись, и душа бы вон…

И, роняя щиты, теряя шеломы, давя и топча упавших, побежала с криком сволочанская рать, побежала с криком и теплынская.

* * *

Утекли. Накивали, как говорится, пятками. Сослепу залетели в полные рыхлого, мокрого снега овраги, чуть не утопли… А может, кто и утоп — весна покажет… Когда же перевели дух, то обнаружили, что вокруг — развалины мертвого города и что от воинства теплынского осталось всего два ратника — Кудыка с Докукой. Куда делись прочие — неведомо.

Размели ладонями снежную хлябь с тесаного прямоугольного камня, сели, отдыхиваясь.

— Да… — сипло признал наконец Докука, которого сейчас вряд ли бы кто осмелился назвать красавцем. — Уж лучше бы выпороли…

Кудыка — тот помалкивал, только встряхивал изредка головой. Должно быть, отгонял жуткое воспоминание о лезущем из черной дыры жителе преисподней.

— Слышь, Докука… — позвал он, собравшись с силами. — Чего расселся, говорю?.. Тут погорельцы ватагами бродят, а ты расселся…

— Никак живота не надышу… — пожаловался Докука.

Еще посидели. Надышав кое-как живот, Докука поднял со склона горсть бисерного подтаявшего снега, умылся, развел пальцами брови и вновь похорошел.

— Что ж теперь будет-то? — с тупым отчаянием спросил Кудыка. Капало с него, как с утопленника.

— Считай, пронесло грозу… — небрежно изронил красавец-древорез, выжимая шапку. — Был грех, да заспан…

— Да я не о порке! — сказал Кудыка с тоской. — И впрямь ведь из-под земли лезут… Неужто все, а? Неужто до самого до конца дожили?..

Докука надел шапку набекрень, огладил разрумянившиеся щеки и потащил с плеча мокрый полушубок. Порки на боярском дворе ленивый красавец боялся куда больше, нежели конца света.

— Как все, так и мы, — довольно бодро ответил он. — Доживем — так перемрем, а не доживем — так живы будем…

Сопя, взялся за полушубок. Покончил с левым рукавом, принялся за правый…

— Досуха, досуха!.. — посоветовали сзади. — Его после тебя еще люди носить будут…

Докука чуть не выронил одежонку. Кудыку — будто шилом с камня подняло. Обернулись. В каком-нибудь переплеве от тесаного камня стояли и насмешливо смотрели на них четыре рослых погорельца.

— Ай, берендеи!.. — Один из них, заливаясь смехом, хлопнул себя по дырявым коленкам. — Ай да воины!.. Ни сабельки, ни копьеца — все побросали!..

Охально вылущил зубы и, покачивая дырявой шапчонкой, обошел древорезов кругом.

— И еще бы воевал, да воевало потерял… — попробовал осторожно отшутиться Докука.

— Эвона!.. — удивился беженец и оглянулся на остальных. — Веселый! Балагурит…

Снял с синеглазого Докуки тщательно отжатую шапку, а взамен нахлобучил свою.

— А ты что же стоишь, не отжимаешь? — оборотился он к Кудыке. — Думаешь, приятно мне будет в мокром ходить?

Кудыка понурился и вздохнул. Он уже прикинул грядущие убытки. Шубейка, шапчонка — ветхие, так и так сносились… А вот сапоги — да. Сапоги жалко. Еще бы зиму прослужили… Да что там про сапоги-то!.. Не убьют — и ладно… Хотя почему не убьют? Как раз сегодня-то убить и могут. Народу в битве на речке Сволочи полегло несчитано. Так что — Кудыкой больше, Кудыкой меньше…

Да и злы погорельцы на слобожан за давешний погром. Все ведь землянки им поразвалили… А вот главарь у них смешливый — это хорошо… Хотя иной раз в преисподнюю и с прибаутками отправляют…

Смешливый главарь тем временем разочарованно оглядывал Кудыку.

— Что ж ты такой затрепыш-то? — упрекнул он. — Идучи на рать, мог бы, чай, и принарядиться!.. Товарищ-то вон твой, гляди, красную рубаху надел, порты клюквенны… Да-а, с этого леща чешуйку стоит поскрести… А зипун-то, зипун! Боярину впору!..

Кудыка покосился на товарища и подумал уныло, что главарь, похоже, невзначай правду молвил. Скорее всего, зипунец этот был извлечен Шалавой Непутятичной из дядюшкиных сундуков.

Тут неподалеку свистнули по-разбойничьи. Погорельцы тревожно оглянулись и сочли за лучшее убраться куда подальше.