Онлайн книга «Щелк!»
|
— Статуя? — слабым голосом переспросил Левушка. — Моя? — Он сделал шаг вперед. — Куда? — рявкнул я. — Опознают! …Левушка шел через двор к песочнице. Я бросился за ним. А что мне еще оставалось делать? Остановить его я не смог. Мы шли навстречу небывалому скандалу. Стоило кому-нибудь на секунду перенести взгляд с монумента на Левушку — и никаких дополнительных разъяснений не потребовалось бы. — …значит, жил он когда-то в этом дворе, — несколько раздраженно толковала событие женщина с голубыми волосами. — А теперь ему — памятник и доску мемориальную, чего ж тут непонятного? — А я о чем говорю! — поддержал губастый сантехник Витька из первой квартиры. — Движение зря перекрывать не будут. Там его и поставят, на перекрестке, а сюда — временно, пока пьедестал не сдадут… — Трудился, трудился человек… — не слушая их, сокрушенно качала головой домохозяйка с двумя авоськами до земли. — Ну разве это дело: привезли, свалили посреди двора… Вот, пожалуйста, уже кто-то успел! — И она указала скорбными глазами на процарапанное гвоздем неприличное слово, выхваченное из какой-то неведомой стены вместе со статуей. Нашего с Левушкой появления не заметили. — Из кирпича… — Девушка в стиле «кантри» брезгливо дернула плечиком. — Некрасиво… — Оцинкуют, — успокоил Витька. — И рук почему-то нет… — Приделают! У них технология такая. Руки изготавливают отдельно, чтобы при транспортировке не отбить. — Эх! — громко вырвалось вдруг у Левушки. — Не мог позу принять поприличнее! Чуть не плача, он стискивал кулаки, и лицо его было одного цвета со статуей. Все повернулись к нам, и я закрыл глаза. Вот он, скандал!.. — Так ведь скульпторы сейчас какие? — услышал я, к своему удивлению, чей-то ленивый голос. — Это раньше скульпторы были… Они его не узнали, понимаете?! Перед ними маячили две совершенно одинаковые физиономии, но все словно ослепли. — Брови задрал, как идиот! — во всеуслышание продолжал горевать Левушка. Женщина с голубыми волосами смерила его негодующим взглядом. — А памятники, между прочим, — отчеканила она, — людям не за красоту ставят! Поставили — значит заслужил! Левушка, пораженный последними словами, медленно повернулся к ней, и глаза у него в тот момент, клянусь, были безумны… * * * А на следующий день он не вышел на работу. Все у меня валилось из рук, стоило мне взглянуть на его стол. Вчера я его еле увел от песочницы, иначе бы он с пеной у рта принялся доказывать жильцам, что это его статуя. Ночью я то и дело просыпался и каждый раз думал: «Приснилось… Слава тебе, господи…» Облегченно вздыхал и вдруг понимал, что не приснилось. Я вставал, выходил в кухню, пил воду. За окном шевелились черные акации и я надолго припадал к стеклу, скорее угадывая, чем различая, возле песочницы, в сером просвете между двумя кронами, зловещий горбатый силуэт с обрубками вместо рук… А точно ли он пошел вчера домой? Перед обедом я не выдержал — позвонил на работу Татьяне и, конечно, нарвался на отповедь. Ее, знаете ли, как-то не волнует, где в данный момент находится этот неврастеник. И вообще, если он хочет извиниться, то пусть делает это сам, а не через адвокатов. Я положил трубку и вернулся за свой стол. Чертовы бабы! Перезвонить бы сейчас, сказать: «Лева тебя в нашем дворе ждет, у песочницы. Очень просит прийти…» Да нет, бесполезно. Из принципа не пойдет… А жаль. И тут словно что-то мягко толкнуло меня в спину. Я обернулся. В дверях стоял Левушка Недоногов. Он внимательно, подробно разглядывал отдел: сослуживцев, столы, кульманы… К концу осмотра принялся скорбно кивать и вдруг громко спросил, ни к кому не обращаясь: — И что, вот так — всю жизнь? Нужно было видеть лица наших сотрудников! Словно бы не замечая, что все на него смотрят, Левушка прогулочным шагом пересек комнату и уселся на мой стол, даже не потрудившись сдвинуть в сторону бумаги. — А ведь мы, Павлик, в одном дворе росли, — ни с того ни с сего задумчиво напомнил он. Верите ли, мне стало страшно. А он продолжал: — Если помнишь, мальчишки меня недолюбливали. Почему? — Я… — начал я. — Да, — сказал он. — Ты — нет. Но остальные! Что им во мне не нравилось? Павлик, я шел сегодня на работу три часа! Шел и думал. И, знаешь, я понял: они уже тогда чувствовали, что я — иной. Чувствовали, что в чем-то я их превосхожу… Он говорил ужасные вещи — размеренно, неторопливо, и никто не осмеливался его перебить. Могу себе представить, какое у меня было лицо, потому что он вдруг засмеялся и, наклонившись ко мне, покровительственно потрепал по плечу. — Ну ладно, — объявил он, с юмором оглядев безмолвствующий отдел. — Время обеденное, не буду вас задерживать… Он прошел к своему рабочему месту, сел и движением купальщика, разгоняющего у берега ряску, разгреб в стороны накопившиеся с утра бумаги. Затем, установив кулаки на расчищенной поверхности стола, Левушка величественно вскинул голову и замер в позе сфинкса. Я понял, что сейчас произойдет, вскочил, хотел закричать — и не успел. * * * …Интересно, где он нашел такой кусок мрамора? Облицовочная мраморная плитка у нас в городе используется, это я знаю, но ведь тут нужна была целая глыба, монолит без единой трещины!.. В общем, беломраморное изваяние Левушки до сих пор восседает за его столом — просили не трогать до окончания следствия. * * * Вторая половина дня отложилась в памяти обрывками. Помню: я сидел в кабинете начальника и путано рассказывал следователю о вчерашнем. Капитан морщился и потирал висок. Один раз он даже сказал: «Подождите минуту…» — и выскочил из кабинета. Голову даю на отсечение — бегал смотреть, сидит ли еще за столом каменный сотрудник. Съездили за Татьяной. — Вам знакома эта статуя? Она в изумлении уставилась на своего мраморного Льва. — В первый раз вижу! А при чем тут… — Присмотритесь внимательнее. Она вам никого не напоминает? Пожав плечами, Татьяна вгляделась в надменное каменное лицо и попятилась. — Не может быть! — слабо вскрикнула она. — Кто его?.. За что ему?.. Но тут следователь, спохватившись, прикрыл дверь, и больше мы ничего не услышали. * * * Здание, из которого Левушка вынул свою первую — кирпичную — статую, нашли на удивление быстро — им оказалась наша котельная. Я там был в качестве свидетеля, когда обмеряли и фотографировали выемку. При мне же опрашивали истопника. Поначалу он бодро утверждал, что дыра в стене была всегда, но скоро запутался в собственном вранье и, перейдя на испуганный шепот, признался, что лопни его глаза, если вчера отсюда не высунулась рука, не потянулась к заначке, которую он еле успел спасти, и не пропала потом, оставив после себя эту вот пробоину! |