Книга Игра ангела, страница 55 – Карлос Руис Сафон

Исабелла улыбнулась и наклонила голову.

— Спасибо, — прошептала она. — Пожалуйста, не закрывайте плотно дверь. Только притворите ее.

— Спокойной ночи, — пожелал я, выключив свет и оставив Исабеллу в темноте.

Позднее, раздеваясь у себя в спальне, я заметил темное пятно на щеке, похожее на черную слезу. Я приблизился к зеркалу и стер его пальцем. Это была запекшаяся кровь. И только тогда я почувствовал, что смертельно устал и у меня ноет все тело.

10

На следующее утро, раньше, чем Исабелла проснулась, я стоял у магазина бакалейных товаров, который ее семья держала на улице Миральерс. Только рассвело, и решетка магазина была наполовину закрыта. Я протиснулся внутрь и застал двух приказчиков, возводивших на прилавке башни из чайных коробок и прочих экзотических товаров.

— Закрыто, — сообщил один из продавцов.

— Я не собираюсь ничего покупать. Мне нужно увидеть хозяина.

Дожидаясь хозяина, я развлекался осмотром семейного торгового предприятия неблагодарной наследницы Исабеллы, в своей бесконечной наивности отрекавшейся от сладких плодов коммерции, чтобы вкусить горького хлеба литературы. Магазин напоминал небольшую ярмарку чудес, привезенных из разных уголков мира. Там продавались разнообразные сорта мармелада, сладостей и чая. Кофе, специи и консервы. Фрукты и вяленое мясо. Шоколад и копчености. Это был раблезианский рай для тугих кошельков. Дон Одон, отец небесного создания и управляющий фирмой, вскоре явился собственной персоной, облаченный в голубой халат, с лихо подкрученными усами. Почтенный торговец был весьма не в духе, и выражение его лица внушало опасения, что беднягу вот-вот хватит удар. Я решил взять быка за рога.

— Ваша дочь сказала, что под прилавком у вас припрятана двустволка, из которой вы поклялись застрелить меня, — начал я и раскинул руки на манер креста. — Вот он я.

— И кто вы такой, бесстыдник?

— Я тот бесстыдник, кто был вынужден приютить одну девушку, поскольку бесхребетный отец не в состоянии держать ее в руках.

Гримаса гнева сползла с его лица, сменившись кривой неуверенной улыбкой.

— Сеньор Мартин? Я вас не узнал… Как девочка?

Я вздохнул.

— Девочка здорова и невредима, спит у меня дома без задних ног, но с незапятнанными честью и добродетелью.

Лавочник с облегчением перекрестился два раза подряд.

— Бог вас вознаградит.

— И вам того же. Тем не менее я намерен просить вас об одолжении. Будьте любезны прийти и непременно забрать девушку в течение дня, или я разобью вам лицо, и ваше ружье меня не испугает.

— Ружье? — пробормотал смущенный торговец.

Его супруга, миниатюрная женщина с беспокойными глазами, подсматривала за нами, спрятавшись за шторой, отделявшей торговый зал от подсобного помещения. Что-то подсказало мне, что стрельбы не предвидится.

Дон Одон тяжело задышал. Казалось, он готов лишиться чувств.

— Как бы я хотел этого, сеньор Мартин. Но девочка не желает тут жить, — с горечью стал оправдываться он.

Поняв, что бакалейщик вовсе не был таким негодяем, каким его расписала Исабелла, я устыдился своей резкости.

— Так вы ее не выгоняли из дома?

Глаза дона Одона стали как блюдца, и в них отразилась скорбь. Его жена выступила вперед и взяла мужа за руку.

— Мы поссорились. Было сказано много, чего не следовало бы говорить, с обеих сторон. Но дело в том, что у девочки дар и ей неймется, характер у нее дай Боже… Она пригрозила уйти и сказала, что мы больше никогда ее не увидим. Ее мать, святая душа, чуть не умерла от разрыва сердца. Я повысил на нее голос и пообещал, что упрячу ее в монастырь.

— Верный способ убедить семнадцатилетнюю девчонку, — вставил я.

— Это первое, что пришло мне в голову… — возразил бакалейщик. — Каким образом я мог бы поместить ее в монастырь?

— Судя по тому, с чем столкнулся я, только призвав на помощь полк жандармерии.

— Не знаю, что вам порассказала дочка, сеньор Мартин, но не верьте этому. Мы люди простые, но никакие не чудовища. Ума не приложу, как с ней справиться. Я не тот человек, кто хватается за ремень и вколачивает науку с кровью. А моя супруга, которая перед вами, не обидит даже кошки. Понятия не имею, откуда у девочки взялся такой характер. Наверное, все беды из-за того, что она слишком много читала. А ведь нас предостерегали монахини. Еще мой отец, царствие ему небесное, говорил: в день, когда женщинам разрешат учиться читать и писать, мир покатится в пропасть.

— Великим мудрецом был ваш отец, однако это не решает ни вашу проблему, ни мою.

— А что мы можем сделать? Исабелла не хочет жить с нами, сеньор Мартин. Она заявляет, что мы тупицы, что мы ее не понимаем и хотим похоронить в этой лавке… Как бы я хотел ее понять! Я работаю в магазине с семи лет, от зари до зари, и единственное, что я понял, — это то, что мир наш безобразен и не проявит снисхождения к молоденькой девушке, которая витает в облаках, — рассуждал бакалейщик, прислонившись к бочке. — Больше всего я боюсь, что, если я заставлю ее вернуться, она действительно убежит и попадет в руки какому-нибудь проходимцу… Даже думать об этом не хочу.

— Это правда, — подтвердила его жена, говорившая с очень легким итальянским акцентом. — Поверьте, дочка разбила нам сердце, но так происходит не впервые. Она уродилась в мою мать, а у той был неаполитанский характер…

— О, mamma, — протянул дон Одон, обреченный с благоговением чтить память тещи.

— Когда она сказала, что поживет несколько дней в вашем доме, помогая с работой, мы немного успокоились, — продолжала мать Исабеллы. — Мы ведь знаем, что вы человек хороший, ну и дочка, по большому счету, рядом с нами, всего в двух улицах отсюда. И мы думаем, вы сумеете уговорить ее вернуться.

Мне стало любопытно, что им наговорила обо мне Исабелла, чтобы убедить, что ваш покорный слуга ходит по воде.

— Как раз сегодня ночью, в двух шагах отсюда, избили до полусмерти пару поденщиков, возвращавшихся домой. Вы только подумайте. Искалечили, отделали железкой, как собак. Говорят, что один вряд ли выживет, а второй останется парализованным до конца дней, — сообщила мать. — Что за мир!

Дон Одон смущенно посмотрел на меня.

— Если я приведу ее назад, она снова убежит. И неизвестно, повезет ли ей во второй раз так, как с вами. Мы понимаем, нехорошо, когда девушка живет в доме холостого мужчины, но по крайней мере о вас нам известно, что вы человек порядочный и как следует позаботитесь о ней.

Бакалейщик был готов расплакаться. Я бы предпочел, чтобы он побежал за ружьем. Кстати, не исключалась возможность, что в любой момент у меня на пороге объявится какой-нибудь неаполитанский родственник, готовый постоять за честь девушки с мушкетом в руках. Porca miseria. [38]