Онлайн книга «Тень ветра»
— О, наследник на страже фамильного замка, как и должно быть, вот только с кислой физиономией. Взбодритесь, молодой человек, а то вы с вашей улыбочкой похожи на картинку с рекламы моющих средств, — сказал Густаво Барсело, облаченный в пальто из верблюжьей шерсти и потрясавший ненужной ему тростью, как папским жезлом. — Даниель, отец дома? — Сожалею, дон Густаво. Он поехал к клиенту и вернется примерно через… — Прекрасно. Я не к нему пришел, и то, что я тебе скажу — не для его ушей. Он подмигнул мне, стягивая перчатки и настороженно оглядывая лавку. — А наш Фермин? Он где? — Пропал без вести на поле брани. — Предполагаю, работая над делом Каракса? — Душой и телом. В последний раз, когда я его видел, он носил сутану и благословлял всех направо и налево. — Ого… Это я виноват, что подбил вас на эту авантюру. И кто тянул меня за язык?! — Вы обеспокоены, что-то случилось? — Не совсем. Ну, в какой-то степени, да… — Что вы хотели мне сказать, дон Густаво? Букинист мягко улыбнулся. Его обычные заносчивость и высокомерие исчезли, сменившись опасливой осторожностью и ясно читавшейся озабоченностью. — Сегодня утром я познакомился с доном Мануэлем Гутьерресом Фонсека, пятидесяти девяти лет от роду, холостым, работником муниципального морга Барселоны с 1924 года. Тридцать лет службы на пороге тьмы, как сам он говорит. Дон Мануэль — кабальеро старой закалки, вежливый, приятный и любезный. Вот уже пятнадцать лет снимает комнату на улице Сениса, делит ее с дюжиной попугайчиков, умеющих подражать похоронному маршу. У него абонемент на галерку в Лисео, он любит Верди и Доницетти. Он сказал мне, что в его работе главное — следовать инструкции. В инструкции предусмотрено все, даже такие случаи, когда никто не знает, что делать. Однажды, пятнадцать лет назад, дон Мануэль открыл принесенный полицейскими брезентовый мешок и обнаружил голову своего лучшего друга детства. Остальные части тела лежали в другой сумке. Дон Мануэль сдержал слезы и последовал инструкции. — Хотите кофе, дон Густаво? Вы сильно побледнели. — Пожалуй. Я приготовил ему чашку, положил восемь кусочков сахара, и он выпил одним глотком. — Лучше? — Начинаю оживать. Так я веду к тому, что дон Мануэль дежурил в тот день, когда тело Хулиана Каракса привезли в морг на вскрытие, в сентябре 1936 года. Конечно, дон Мануэль не помнил имени, но архивы и двадцать дуро в счет его пенсионных накоплений заметно освежили его память. Ты слушаешь? Я зачарованно кивнул. — Дон Мануэль помнит тот день в подробностях, потому что это был тот редкий случай, когда пришлось отступить от инструкции. По сведениям полиции, труп обнаружили в одном из переулков Раваля перед рассветом. Тело прибыло в морг в середине утра. При нем были только книга и паспорт, в котором указывалось, что предъявитель сего — Хулиан Фортунь Каракс, уроженец Барселоны, 1900 года рождения. В паспорте стоял таможенный штамп Ла Хункеры, из которого следовало, что Хулиан Каракс приехал в страну месяц назад. Причиной смерти, видимо, являлось пулевое ранение. Дон Мануэль не врач, но со временем приходит опыт. На его взгляд, выстрел в область сердца был произведен в упор. По паспортным данным нашли сеньора Фортуня, отца Каракса, которого в тот же вечер привели в морг на опознание. — До сих пор все совпадает с рассказом Нурии Монфорт. Барсело кивнул: — Совершенно верно. Но Нурия Монфорт умолчала о следующем. Дон Мануэль заподозрил, что полиция не особенно заинтересована в раскрытии дела, и взял инициативу в свои руки. При погибшем нашли книгу с его собственным именем на обложке, и дон Мануэль тем же вечером, в ожидании сеньора Фортуня, позвонил в издательство и сообщил о случившемся. — Нурия Монфорт сказала, что работник морга позвонил туда три дня спустя, когда тело уже похоронили в общей могиле. — Дон Мануэль утверждает, что звонил в тот же день, когда тело привезли в морг. Ему ответила сеньорита и поблагодарила за звонок. Дон Мануэль вспомнил, что его немного шокировала реакция сеньориты, он сказал: «Она как будто уже знала». — А сеньор Фортунь? Это правда, что он отказался опознать сына? — Это меня больше всего озадачивало. Когда стемнело, в сопровождении нескольких полицейских явился маленький трясущийся человечек. Это и был сеньор Фортунь. Дон Мануэль говорит, что единственное, к чему нельзя привыкнуть, это к таким моментам, когда родственники приходят опознавать своих погибших. По словам дона Мануэля, такого и врагу не пожелаешь. Хуже всего, когда умерший молод и опознавать приходится родителям, молодой жене или мужу. Дон Мануэль хорошо запомнил сеньора Фортуня, он едва держался на ногах, полицейские подхватили его под руки, он плакал, как ребенок, и причитал: «Что они сделали с моим сыном? Что они сделали с моим сыном?» — Он видел тело? — Дон Мануэль хотел было просить агентов пропустить эту процедуру, единственный раз в своей жизни усомнившись в непогрешимости инструкции. Труп был в плохом состоянии и, похоже, пролежал где-то более суток до прибытия в морг, а не с рассвета, как утверждала полиция, и Мануэль боялся, что при виде тела старичок вообще рассыплется. Сеньор Фортунь твердил, не умолкая, что это невозможно, что Хулиан не может быть мертв… Тогда Дон Мануэль снял простыню с тела, и агенты официально спросили его, принадлежит ли оно его сыну Хулиану. — И? — Сеньор Фортунь молча смотрел с минуту на труп, потом отвернулся и ушел. — Ушел? — Буквально убежал. — А полицейские? Они его не задержали? Разве не положено было опознать тело? Барсело криво усмехнулся: — Теоретически. Но Дон Мануэль помнит, что в зале был кое-кто еще, третий полицейский, который неслышно вошел позже остальных, пока готовили сеньора Фортуня, и молча следил за сценой, стоя у стены с сигаретой в зубах. Когда Дон Мануэль сказал ему, что согласно инструкции курить здесь нельзя, один из агентов приказал ему замолчать. После ухода сеньора Фортуня третий полицейский подошел к столу, глянул на труп и плюнул ему в лицо. Потом забрал паспорт, отдал приказ отправить тело в Кан Тунис [97] и утром похоронить в общей могиле. — Не вижу смысла. — Дон Мануэль тоже. Это не соответствовало инструкции. «Мы же не знаем, кто этот человек», — сказал он. Полицейские ничего не ответили. Тогда Дон Мануэль в гневе заявил: «Или на самом деле вам прекрасно известно, кто он такой? Нужно быть слепым, чтобы не понять, что он мертв по крайней мере сутки». Дон Мануэль знал свои обязанности назубок, и уж кем-кем, а дураком не был. Услышав его протесты, третий полицейский подошел к нему, уставился прямо в глаза и спросил, не желает ли он отправиться в последний путь за компанию с покойным. Дон Мануэль похолодел от ужаса: у того человека были глаза сумасшедшего, и сомневаться в серьезности его намерений не приходилось. Дон Мануэль пролепетал, что всего лишь стремится следовать инструкции, где ясно сказано, что человека нельзя хоронить, пока не известно, кто он. «Кем я скажу, тем он и будет», — ответил полицейский. Затем взял регистрационный бланк и подписал его, закрывая дело. Эту подпись дон Мануэль не забудет никогда, потому что во время войны и после нее тоже, видел ее на десятках регистрационных бланков и свидетельств о смерти, тела с этими документами брались неизвестно откуда и не поддавались опознанию… |