Книга Соль и серебро, страница 26 – Анна Кэтрин

— О боже! — говорит он. — О боже!

Я покрываюсь потом. Если он сейчас не начнет двигаться, если он не позволит мне двигаться — я ужасно хочу двигаться.

— Пожалуйста, — у меня вырывается стон, — о боже, Райан, пожалуйста. — Я хочу, я хочу…

— Да, — бормочет он, кладет руки мне на бедра, прижимает меня…

Сначала мы неуклюжи, не можем найти ритм. Мои колени трутся о резину даже через плащ, и он дрожит, пытаясь делать это медленно, чтобы доставить мне удовольствие. У меня нет сил. Но это не имеет значения. Он что-то мне шепчет, но я не слышу, я ничего не слышу, кроме ударов наших тел, скользкого звука кожи на коже. Я держусь за его плечи, я опускаюсь вниз, он толкает вверх, это неудобно, но мы так близко, так близко друг к другу.

— Я хочу тебя, — мой громкий стон, — я хочу тебя, пожалуйста…

И наконец мы двигаемся в такт. Я опускаю бедра вниз, и он поднимается вверх под нужным углом, и это все, чего я хочу, мы двигаемся быстро и сильно, мои ногти впиваются в его кожу.

Вздохи, биение сердца, и наши губы вместе; я не нижу звезды, когда достигаю высшей точки, но я почти на небесах. Он кричит мне прямо в рот, я прикусываю свой язык и, кажется, плачу.

Проходит не одна минута, пока я прихожу в чувство, я лежу распростертая на Райане, мои руки в его волосах, его руки, словно крылья, на моей спине. Затем его мышцы напрягаются, словно он хочет встать, но я не поднимаю голову с его груди, слушая стук его сердца. Бух. Бух. Бух. Мы потные и грязные, но мне плевать. Я не хочу шевелиться. Райан и я вместе — это было так прекрасно, как я всегда представляла. Шесть лет мы шли к этому.

— Элли, — шепчет он. — Элли, ну же!

Я расслаблена и податлива, я растворяюсь в нем.

— Ну же, Райан! — шепчу я в ответ. — Еще несколько минут.

— Мы не можем.

— Твой плащ, должно быть, поджарился.

Я высовываю язык и лижу его сосок, чувствуя, как он реагирует. Вы знаете, что я имею в виду. Я не ханжа, но мне немного странно думать об этом; у меня было не много мужчин, недостаточно для того, чтобы привыкнуть к этим штукам — типа я хочу заняться с тобой сексом снова, прямо сейчас. Я решаю, что это к лучшему.

— Плащ из кожи ламии, — говорит Райан, и это звучало бы убедительнее, если бы я знала, что такое ламия. Райан чуть-чуть двигает бедрами. — Он может вынести больше, чем тебя.

Я решаю, что мне плевать, что такое ламия.

— Мне нравится, как ты это произносишь.

Я тоже двигаю бедрами.

— Элли… — он проводит руками по моим волосам и заставляет меня поднять голову и посмотреть на него, — мы не можем.

— Я хочу, — бормочу я, и он притягивает мою голову, чтобы поцеловать.

Его язык у меня во рту — какое удовольствие.

— Я тоже хочу, — говорит он, когда мы наконец прерываем поцелуй, чтобы перевести дыхание. В его голосе что-то не так, но Райан не лжет мне, значит, это правда. — Но мы не можем, поэтому лучше… если мы не будем.

В наших отношениях с Райаном всегда есть доля раздражения, и я понимаю, что сегодня вечером мы исчерпали дозу. Я скатываюсь с него и встаю.

— Значит, вот так ты живешь? — говорю я. Бетон подвального пола царапает мне ноги, но я слишком возмущена, чтобы обращать на это внимание. — Если ты не можешь иметь все, ты не берешь ничего?

— Так проще. — Он опирается на локоть.

Боже, он великолепен, эта загорелая кожа, шрамы и взволнованный взгляд. Мне грустно из-за него, потому что это ужасный способ жить. Я хочу заставить его измениться, я хочу изменить его мир.

Я влипла.

— Это печально. — Я провожу рукой по влажным волосам.

Он уже встал и одевается, и это значит, что я допустила тактическую ошибку, встав первой. Черт побери!

Он приводит себя в порядок и наблюдает, как я натягиваю джинсы, и в этот момент меня осеняет:

— Мы не воспользовались презервативом. Черт, мы не надели презерватив!

Застегивавший брюки Райан останавливается на полпути. Черт возьми, этот человек может свести меня с ума своими расстегнутыми кожаными брюками, в которые спускается дорожка волос. Та часть меня, которая никогда не помнит слово «ответственность», хочет исследовать эту дорожку губами и заставить его извиваться подо мной. Снова.

— Я даже… это… это… я… — Он заикается и, похоже, краснеет.

Что? Опытный сдержанный Райан краснеет.

— Я пью таблетки. — Я втягиваю воздух сквозь зубы и натягиваю джинсы. Я грязная и хочу в душ, и да, я пью таблетки, но мы не пользовались презервативом. Вот черт! — Как можно быть такими идиотами, мы же, черт побери, взрослые люди.

— Мы не знали…

— Все произошло случайно? — саркастически спрашиваю я. — Да, это круто, мы как шестнадцатилетние подростки в виртуальной игрушке. Дерьмо!

Я натягиваю рубашку через голову, махнув рукой на лифчик, который я нигде не вижу. Кто-нибудь найдет его в самый неподходящий момент, я знаю это.

— Прости. — Он смотрит на меня из-под ресниц, склонив голову.

— Да. — Я говорю намного сердитее, чем на самом деле чувствую. — Я никогда… черт. — Я вздыхаю. — Я никогда раньше не забывала. Я чистая, во всяком случае.

— Я тоже. Это было… давно. — Он говорит почти застенчиво, и это так возбуждает.

Так возбуждает.

Я снова так его хочу, что с трудом терплю.

— Чувствую себя идиоткой, — говорю я и подхожу к нему, засовываю руки ему в штаны и прижимаю его к себе.

И, честно говоря, это более интимно, чем то время, которое мы провели, катаясь по полу, словно животные. Не знаю почему. Мы уже одеты, но у меня такое ощущение… ощущение чего-то большего.

— Я опять тебя хочу, — шепчет он мне в волосы. — Это такая плохая идея.

— Я тоже тебя опять хочу, — тихо отвечаю я. Прижимаюсь лицом к его шее, лижу кожу, чувствую соленый пот. — Что, если…

— Не буди зверя. — Он отталкивает меня, отступает и застегивает брюки. — Серьезно. Не надо провоцировать неприятности. У нас их и так предостаточно.

— Я не… я просто… — Я кладу руки на бедра и наблюдаю, как он надевает футболку.

Он идет ко мне, я начинаю пятиться. Ничто не заставляет девушку чувствовать себя настолько уязвимой, как отсутствие презерватива. Никогда в жизни я не забывала презерватив. Черт, из-за Райана мои мозги вытекают через уши.

Он поднимает плащ с пола и набрасывает его на плечи. Клянусь, все, что делает этот человек, — все великолепно.

— Я не шлюха, — говорю я, — но чувствую себя дерьмом.