Онлайн книга «Душераздирающее творение ошеломляющего гения»
|
— Бет, у меня вообще нет градусов. — Я тебе перезвоню через десять минут. Я диктую ей номер и ложусь на столик для пикников. Экспериментирую: как сделать так, чтобы не замерзнуть. Как теплее: если сидишь неподвижно или если ходишь? Вроде бы известно, что теплее, если ходишь, но я примерно минуту переживаю свое открытие: я могу неподвижно лежать и усилием воли заставлять свою кровь циркулировать. Я закрыл глаза, громко дышу и заставляю кровь двигаться быстрее, представляю себе, как наблюдаю за ней, воображаю конвейеры и переходы, как в домике для хомячков… Минут пять-десять я дремлю и думаю о жизни на других планетах. Звонит телефон. Бет рассержена. — Слушай, а это обязательно надо делать прямо сейчас? — Да. — Почему? — Потому что я сегодня должен отправить их по почте. — Почему? — Потому что завтра крайний срок. — А почему ты раньше этого не сделал? — Ну теперь-то какая разница? — ….. — Слушай, я все еще у автомата. На берегу. Озера. Тут зима. Зимой холодно. Давай быстро это сделаем. — Хорошо. Она диктует мне цифры. — Спасибо. То, что надо. Пока. По привычке — обычно после Бет я звоню Биллу — я набираю лос-анджелесский номер и слушаю автоответчик. Билл и Тоф, конечно же, на пляже — на настоящем пляже, им тепло и они смотрят, как девушки играют в волейбол. Я болтаю автоответчику какую-то ерунду и вешаю трубку. Мимо трусцой пробегают два человека в свитерах с эмблемой «Чикаго Биэрз». Пробегая мимо, таращатся на меня, потому что я сижу на столике с ручкой в зубах, обложившись бумагами. Заканчиваю заполнять формы и запихиваю их в рюкзак. По дороге на парковку, уже пройдя закусочную, я приникаю к окну домика спасателей. Внутри, сразу за столиком… того, кто сидит в домике спасателей на пляже, как бы он ни назывался, висит фотография примерно пятнадцати спасателей, позирующих в купальных костюмах. Все в оранжевом, все улыбаются, у всех невероятно белые зубы, светлые или золотистые волосы. Нескольких я узнаю. Этой фотографии, наверное, лет пять-шесть. А во втором ряду стоит Сара Мулерн. Она выглядит именно такой, какой я ее запомнил — загорелая, с голубыми глазами и грустным взглядом, светловолосая, фигуристая. Я знал, что она работала спасателем, но никогда не видел ее здесь; я бывал на пляже сотни раз, но никогда не видел ее на этой фотографии. И вот теперь… Это уже чересчур. Делаю пометку: это надо записать. В машине я забрасываю на сиденье рюкзак, снова иду обратно, снова звоню Бет. — Слушай. Я кое-что хочу у тебя спросить. — Ну? — Ты что-нибудь знаешь про прах? — Что-что? — Ты понимаешь, о чем я. — Нет. Про чей? — Обоих. Любого. — А что тебя интересует? — Ты ведь его не получала? — Нет. — И никто не звонил и никак не проявлялся? — Проявлялся. — Что? — Они позвонили где-то год назад. — Позвонили? Кто позвонил? — Я ведь тебе рассказывала. — Ты ничего не рассказывала. — Рассказывала. Они позвонили, сказали, что прах у них. По крайней мере, мамин. Они пытались нас найти. — Где? — В Чикаго, в Беркли, в Сан-Франциско. Везде. — И что ты им сказала? Они его выслали? — Нет. — Нет? Тогда где он? — Я сказала, что он нам не нужен. — Ты серьезно? — Абсолютно. А на кой он нам сдался, этот прах? — И ты даже не посоветовалась ни со мной, ни с Биллом? Да ты просто… Пора перестать задавать вопросы. Каждый раз, когда я спрашиваю что-нибудь у Бет или у кого угодно другого и жду хорошего или хотя бы умеренно-тревожного ответа, в реальности он оказывается гораздо жутче, чем я мог себе вообразить… — Что «я просто»? Она разозлилась. А у меня слишком мало сил, чтобы договорить. — Ничего. Она вешает трубку. Теперь это… Мне так нравилась прежняя неясность. Где они? Ага, хорошенький вопрос. Где они похоронены? Еще один интересный вопрос. В этом и состоит обаяние отцовского стиля. Мы знали, что ему поставили диагноз, но не знали, насколько тяжело он болен. Мы знали, что он в больнице, но не знали, как мало ему осталось. И в этом всегда было что-то странно приемлемое, так что достойным завершением его смерти — и ее смерти тоже — было то, что их прах не нашел нас в Калифорнии, мы переезжали, и снова переезжали, и снова, прятались, исчезали. Я думал, останки пропали, медицинский институт или где там они были — пренебрег своими обязательствами, — кто-то что-то перепутал, забыл. Но теперь, когда я знаю, что Бет знала и теперь их нет уже по-настоящему, их списали, а ведь у нас был шанс… Мне, хоть и смутно, нравилась мысль, что когда-нибудь я их найду, в медицинском институте их держат где-нибудь там… в складских помещениях, в дальнем отсеке невостребованных останков… Но теперь я все знаю… Какие же мы подонки. Я останавливаюсь у автомата рядом с магазином «7-Илэ-вен» на границе между нашим городком и следующим. Сейчас магазин не работает. Я звоню Стюарту. Подходит его жена. — О! Привет! — Здравствуйте. — Ты где? В Сан-Франциско? — Вообще-то нет. Я в Чикаго. Точнее, в Хайвуде. — Батюшки! Ну тогда ты в двух шагах от него. Он в больнице. — Господи. — Нет, ничего страшного. Просто воспаление. Все с ним в порядке. Нога болит. Так, ерунда. Она распухла. Он лег всего на несколько дней. — Знаете, я надеялся, что смогу с ним или с вами обоими поговорить несколько минут, но я лучше перезвоню, когда… — Нет уж, ты его навести. Он в больнице в Хайленд-Парке. Он будет рад. — Нет, — говорю я. — Не стоит, это будет выглядеть странно… — Не валяй дурака. Зайди к нему. Через десять минут я уже там, на автостоянке, сижу в машине. Отсюда мне видна материна палата — та самая, где мы в Новый год праздновали ее день рождения. Я вылезаю из машины, обхожу здание кругом и иду к отделению «скорой помощи». Дверь со скрипом открывается. Хочу оказаться в отделении «скорой помощи» и чтобы что-нибудь произошло. Хочу снова вернуться в ту ночь, когда у нее текла кровь из носа. Сначала ее привезли сюда, чтобы повысить уровень белых кровяных телец и остановить кровотечение. |