Книга Чтиво, страница 16 – Джесси Келлерман

— Спасибо тебе за все.

— На здоровье.

— Я знаю, все вышло гораздо дороже.

— Оно того стоило.

На тележке рабочие увезли кусок настила.

Пфефферкорн понимал: надо что-нибудь сказать, возможно, дать напутствие. Но как избежать пустозвонства? Дочь как никто другой знала, каким несчастьем было его собственное супружество. Всякий другой отец брякнул бы: «Я тебя люблю» — и был бы доволен. Но ведь это немыслимая банальность. Если не можешь сказать что-нибудь неизбитое, лучше молчи вообще. Как он всегда и поступал. Его немота объяснялась еще и другими, застарелыми причинами. Вынужденный быть отцом и матерью, он скверно справлялся с обеими ролями, и когда подросшая дочь стала указывать ему на ошибки, сердце его слой за слоем покрылось непроницаемой коростой. Иных вариантов не было. Если б дочь догадалась, как сильно он боится потерять ее любовь, он бы лишился остатков своей хилой власти над ней. Вот и сейчас он подавил чувства и спрятался за практичность:

— Если понадобится помощь, сразу дай знать.

— Мы справимся, папа.

— Никто не говорит, что не справитесь. Когда я был в твоем возрасте, жизнь обходилась гораздо дешевле. Ты молодая, но это не значит, что надо мучиться.

— Папа…

— Просто скажи «хорошо». Ради меня.

— Ладно — сказала она. — Хорошо.

— Спасибо.

Уехал еще кусок настила.

— Пожалуйста, знай, что я тобой очень горжусь, — сказала дочь.

Пфефферкорн промолчал.

— Я всегда в тебя верила. Знала, что в тебе это есть. Чувствовала: все получится, и вот оно произошло. И теперь я… так счастлива…

Пфефферкорна слегка замутило.

Убрали последний фрагмент настила.

— Как быстро разобрали, — сказала дочь.

Помолчали. Свет пригас.

— Кажется, сигналят.

Пфефферкорн выпустил ее руку.

— Доброй ночи, папа.

— И тебе. Милая.

— Да?

Пфефферкорн помешкал. Сейчас она уйдет, это последняя возможность что-нибудь ей сказать.

— Смотри, чтоб он тебя не уронил.

Пфефферкорн обедал с агентом.

— Отменное торжество.

— Спасибо.

— Мне доводилось бывать на еврейских свадьбах, но ваша — одна из лучших, если не лучшая. Обожаю хору. [8]

— Да, забавно.

Агенту подали многослойный салат в высокой вазочке. Поворошив его вилкой, он подцепил лист латука.

— Ну а теперь опять к станку.

Пфефферкорн кивнул, намасливая рогалик.

— Позвольте узнать, как продвигается дело.

— Продвигается, — ответил Пфефферкорн.

— Все прекрасно понимаю, — сказал агент. — Не хочу вас торопить.

Пфефферкорн жевал.

— Творчество — органичный процесс. Вы сочинитель, а не торговый автомат, где нажал кнопку и — бац! извольте получить. Но если вам интересно, все просто сгорают от нетерпения. В разговорах с редакторами или на франкфуртской ярмарке только и слышишь: что еще ждет Гарри Шагрина? Но мое дело вас оберегать, чтобы вы спокойно работали.

— Спасибо.

Агент вскинул руку:

— Не нужно благодарить, я просто делаю свою работу. — Накренив вазочку, он подобрался к последнему салатному слою. — Значит, говорите, продвигается.

Пфефферкорн пожалел, что не взял закуску. Рогалик он съел, и теперь было нечем занять рот. Пфефферкорн сделал затяжной глоток воды и накрахмаленной салфеткой промокнул губы.

— Есть кое-какие мысли, — сказал он.

— Больше ни слова, — сказал агент. — Ничего не стану выпытывать.

— Почему, можем поговорить.

Агент отложил вилку:

— Ну если сами желаете.

Пфефферкорн заранее готовился к этому разговору, однако теперь чувствовал себя безоружным. Он снова прихлебнул воду.

— Думается, собака зарыта во взаимосвязи первой и второй книги, — сказал он. — В прошлый раз у нас была ядерная угроза и вдобавок биологическая. Весь вопрос в том, что может их превзойти.

— Именно. Что.

— Конечно, есть банальный ответ: еще большая угроза.

— Мне уже нравится.

— Но тогда, знаете ли, возникает иная проблема.

— А именно?

— Опасность самопародии.

— Ага. Вон как.

— Я хочу сказать, что вполне возможно создать совершенно апокалипсическую ситуацию, но в таком случае мы рискуем превратиться в карикатуру.

— Хм. Ну да. И что…

— Шанс я вижу в том, чтобы Гарри Шагрин сразился с абсолютно новым врагом, с каким прежде никто не сталкивался.

— Так…

— К встрече с которым он совершенно не готов.

— Так. Хорошо. Мне нравится. Дальше.

— С врагом, который вот-вот его сокрушит.

— Прекрасно. Отлично.

— Гарри Шагрин сойдется в схватке с невообразимо чудовищным противником.

— Так! — Агент лег грудью на стол. — Ну?

— В схватке, которая навсегда его изменит.

— Потрясающе. Блистательно. Превосходно.

— Благодарю, — сказал Пфефферкорн.

— Ну и кто же он?

— Кто?

— Враг-то.

— Скорее уж, не кто, а что, — сказал Пфефферкорн.

— Ладно, что это?

— Сокрушающее сомнение в себе.

Наступила тишина.

— Баррамунди, — доложил официант. — И филе с кровью.

— Спасибо, — сказал Пфефферкорн.

— Приятного аппетита.

Вновь воцарилась тишина. Понимая, что испортил собеседнику день, а то и год, Пфефферкорн занялся стейком в форме бутылки Клейна.

— М-да… — сказал агент.

Пфефферкорн ел без аппетита.

— Угу, — сказал агент. — Кхм.

И вновь тишина.

— Знаю, неортодоксально, — сказал Пфефферкорн.

— Да уж.

— Но здесь скрыт потенциал для прорыва. Повисло молчание.