Книга Принцип неверности, страница 29 – Марина Серова

— И что ты предлагаешь?

— Я предлагаю: выжать из них максимум денег. Поверни дело так, чтобы они на чем-нибудь прокололись. Тогда они пойдут…

— Так, ладно, не учи меня. Это я и без тебя знаю и умею делать, — взглянув на часы, я заторопилась. — Все, мое время вышло. Дуй в свою студию. Если ты мне потребуешься, я тебя найду.

— Вот всегда так, — притворно заворчал Котехов. — То обещают мои же собственные уши мне скормить, да еще и в сыром виде, то посылают без всякой благодарности за ценную информацию!

— Не переживай, — улыбнулась я. — Не такой уж я и зверь лесной. Позволю тебе твои уши не только поперчить и посолить, но даже и поджарить.

Не слушая, что он мне ответит, я быстро зашагала в сторону Дома культуры.

Перед тем как вернуться в гримерку к Хрыкину, я успела заскочить в электроцех и договориться со старшим осветителем об одной маленькой услуге. Он согласился помочь мне сразу же, как только увидел в моих руках хрустящую зеленую купюру.

Хрыкина в гримерке я не застала. По словам одного из охранников, он пошел в душ, а потом собирался чем-нибудь перекусить. От нечего делать я плюхнулась в кресло и вытянула ноги.

Значит, эти милейшие господа артисты решили сыграть со мной в не слишком-то честную игру? Что ж, посмотрим, кто кого!

Размышляя о том, что, если человек предупрежден о предстоящих неприятностях, он уже наполовину выиграл, я бесцельно рассматривала комнату. Взгляд мой случайно зацепился за какую-то бумажку, валявшуюся под стулом. Я машинально подобрала ее и развернула. Это был вкладыш-аннотация от мази финалгон. Странно, кому могла потребоваться мазь, которая служит для снятия болей при ушибах и растяжениях? Да к тому же не самая лучшая. Насколько мне не изменяла память, от этого финалгона кожа начинает зудеть и чесаться. Длится это «удовольствие» часа два. Быстро открыв дверь гримерки, я окликнула охранника.

— У кого-то приступы остеохондроза или ушибы? — улыбаясь как можно более милым образом, поинтересовалась я.

В ответ он вытаращил на меня глаза.

— С чего ты взяла?!

— Да вот, смотрю, мазь финалгон кто-то купил, — я показала ему вкладыш.

— Понятия не имею, — пожал он огромными плечами. — Во всяком случае, у меня и у всех остальных с поясницей и со всем остальным — полный порядок.

— А кто-нибудь заходил в комнату за это время?

— Никто не заходил.

— И ты никуда не отлучался все это время?

— Слышь, ты чего ко мне пристебалась? Галушко вообще запретил нам с тобой общаться! Сказал, что уволит, на хрен.

— Не уволит, — решила я сыграть с ним ва-банк. — Я тебе скажу, только ты пока — никому. Лады?

Я поманила парня пальцем и воровато оглянулась по сторонам. Он послушно наклонился, подставив ухо.

— Вовику давно не нравится Галушко! Он решил отделаться от него после этих гастролей и приглашает меня на его должность.

— Да иди ты! — недоверчиво покосился на меня охранник. — Гонишь?..

— Не хочешь верить — не верь, — повела я плечами. — Я, кстати говоря, уже подбираю свою команду, так что смотри…

Парень продолжал смотреть на меня недоверчиво, но какие-то мысли у него в голове зашевелились.

— А куда он Вадима денет? — спросил он наконец.

— Тебе не все равно? — продолжала я играть свою роль. — Пойдет винный склад охранять. Там ему самое место! Он, по-моему, до такой степени пропитался коньяком, что вполне сможет замаскироваться под бочку с этим напитком.

Шутка сработала, охранник улыбнулся и поддакнул мне:

— Это точно! Он в последнее время трезвым вообще не бывает. Я вот только, знаешь, чего не пойму?

— Чего?

— А как же Вовик Вадима выгонит? Они же вроде бы родственники какие-то…

— Ну, это не моя забота, — отмахнулась я. — Вовик мне обещал, значит, примет меры. А то ведь сам знаешь, что может быть после того, как он меня… как мы с ним… Ты меня понимаешь? — я состроила масляные глазки.

Парень смущенно хрюкнул:

— Думаешь, Вовку можно на это подловить?

— Я все могу, — уверенно перебила я его. — Будешь себя хорошо вести, лично в этом убедишься. Так ты уходил куда-нибудь?

— Да, это, понимаешь, прихватило живот, а подменить некому. И эти хозяева ушли и ничего не сказали. Я прикинул, за пять-шесть минут обернусь, ничего не случится.

— Ясно, — кивнула я головой. — Рассчитывал на пять минут, а просидел все двадцать?

Парень виновато потупился.

— Тебя как зовут?

— Славян…

— Так вот смотри, Славян, чтоб больше такого не было. Я этого не люблю. Уволю сразу же!

— Не, больше не повторится, — пообещал парень.

Я вернулась в гримерку. Значит, как минимум двадцать минут комната была без охраны. За это время в нее мог войти кто угодно и подстроить какую угодно пакость. Но при чем здесь финалгон? Получается, мягко говоря, какая-то чепуха. Некто сильно ударился или у него прихватило спину. Он покупает мазь от ушибов, потом заходит в гримерку Хрыкина, мажет больное место (или места), теряет вкладыш и уходит, никем не замеченный. Бред какой-то! Почему именно в гримерку? Почему именно в хрыкинскую? А что, во всем Доме культуры нет других мест, где можно было намазаться? И как вообще этот «некто» попал за кулисы?

Если предположить, что это был кто-то из работников ДК, то сразу же возникает еще один вопрос. А на фига ему нужна была гримерка? Наверняка у него есть свой кабинет или комната.

Пока я пыталась найти достойное объяснение внезапному появлению в гримуборной Хрыкина вкладыша от довольно-таки едкой мази, в комнату вошел Хрыкин — лично. Собственной персоной. На нем был купальный халат такой яркой раскраски, что у меня в глазах зарябило. На шее у него висело такое же пестрое полотенце. И почему все эти поп-звезды так любят расцветки a la pop gay? Увидев меня, Хрыкин недовольно сморщился.

— Нет бога на свете, — проворчал он. — Я так надеялся, что ты ушла навсегда! Так нет же, опять явилась. К тому же завалилась в мою гримерку, как в свою собственную спальню.

Я ничего не ответила на этот выпад, продолжая размышлять о вкладыше и мази. Хрыкин, продолжая бубнить, подошел к шкафчику и начал что-то из него доставать. Я продолжала рассеянно следить за его движениями.

— Может, ты выйдешь, чтобы я мог спокойно переодеться? Или тебе доставляет удовольствие разглядывать голых мужиков? — Хрыкин повернулся, держа в руках трусы. И тут меня осенило. Вот оно что — трусы и финалгон! Если изнанку нижнего белья намазать этой гадостью, то начнется такой зуд, что мама не горюй! Учитывая, что трусы соприкасаются с очень нежными и чувствительными участками кожи, я могу себе представить, что будет с Хрыкиным через полчаса после выхода на сцену. Он не то что петь и скакать на сцене под «фанеру», он даже передвигаться нормально не сможет.