Онлайн книга «Батый»
|
Она быстро сбежала по ступенькам. Сильной рукой оторвала Субудая от сына. Уверенными, спокойными движениями развязала и сняла тело Урянх-Кадана, взвалила себе на плечо и, осторожно придерживая, поднялась по ступенькам, вошла в сени и положила замерзшего на соломе. Князь Глеб оказался тут же. Опалёниха, стоя на коленях, расстегивала замерзшему одежду и приговаривала: – Жив еще покойничек! Мне не впервой застывших оттирать. Дайте суконку, войлок, лампадное масло и миску снега. Нельзя, косоглазый, тащить его в избу – мясо будет отрываться клочьями. Субудай, пораженный властными движениями Опалёнихи, сидел на корточках рядом с неподвижным телом и наблюдал, положив палец в рот. Опалёниха стянула с Урянх-Кадана замшевые гутулы [155] и стала быстро и умело растирать побелевшие ступни снегом и войлоком. Два монгола, поняв, что она делает, начали тереть кисти рук. Опалёниха переходила поочередно от одной части тела к другой, наконец она ловко и осторожно занялась лицом. – Вот возьми, чадо мое, потри гусиным сальцем, – косясь на Субудая, сказал священник, хозяин дома, протягивая деревянную миску. – Да еще влей ему в рот винца. Долго возилась Опалёниха. В сенях стало тепло и душно от набившихся нукеров. Наконец раскрылись глаза, взгляд, далекий и неясный, скользнул по собравшимся, остановился на искривленном лице Субудай-багатура и засветился сознанием. – Отец! Слушай… – прошептали губы. – Урусуты дикие волки… Их нужно убить… Они не сдаются!.. – Что ты видел, сын мой, Урянх-Кадан? Что с тобой случилось? Кто тебе причинил зло? Я его живого рассеку на мелкие куски. – Я был в плену! Урянх-Кадан снова забылся. Субудай принялся теребить его. – Не мешай! – строго отстранила Субудая Опалёниха. – Не трогай! – Слушай, ты, урусутка, – робко попросил Субудай. – Спаси жизнь моему сыну, славному багатуру Урянх-Кадану! Я дам тебе свободу и награду, которой ты не видела даже во сне. – Постараюсь и без награды. Мы и скотину хворую милуем. А он хоть и нехристь, а душа все же человечья… Субудай спустился во двор, подошел к своему саврасому жеребцу, шептал ему в ухо, дул в ноздри и слушал, что ему скажет, какой знак подаст мудрый конь. – Укажи мне, мой верный товарищ: срубить ли ей голову или одеть в парчовую шубу? Взять ли с собой дальше в поход или раздеть и вытолкать в лес? Какая урусутка! Багатур, а не женщина! Я таких еще не видал… Конь качал головой, точно соглашаясь, и мягкими губами хватал хозяина за рукав. Глава восьмая
Тревожные ночи
Враг замыслов своего врага не знает. Восточная поговорка Всю ночь Савелий провел в тревоге. Всматривался сквозь бойницы вдаль, прислушивался к шуму взбаламученного города. Обычная ночная тишина вокруг Рязани исчезла. Тысячи огней горели внизу под стенами и на равнине за рекой, точно щедрая рука разбросала вокруг раскаленные угли. Это татары всю ночь напролет жгли костры, безжалостно растаскивая для этого избы, сараи и заборы. Вдали, под небосклоном, полыхали огромные пожары. На низких тучах дрожали их багровые отблески. Подошли ратники. Беспокойно смотрели вдаль. – Вон горит Пронск! – Сказал тоже! До него верст пятьдесят будет. – А что же это? – Ведь в самом деле Пронск… – Гляди, Соболевку подпалили! – Братцы, братцы!.. Ухорскую жгут… – Где? – Да вон, за лесом… – А не Переволоки? – Нет, их пока не тронули… – Да что же это, братцы?!. Изверги проклятые!.. – Вон еще горит! Вон – далеко!.. – Это Ярустово… – Как Ярустово? – застонал Савелий. – Да ведь Ярустово верст тридцать за Рязанью! – И он подумал о своих, которым советовал в случае беды бежать к Пахому-рыбаку в Ярустово. – Зачем им ждать, пока возьмут Рязань? Что им, окаянным, тридцать верст! Вишь их сколько! Кругом так и рассыпались. Жгут да грабят погосты… В стороне Ярустова зарево было особенно сильным. Яркое желтое пламя поднялось высоко и лизало облака. – Дурни! – сказал молодой ратник. – Это татары себе на голову стога с сеном подожгли. – Нет! Зря сказал! – возразил Савелий. – Татарам сено дороже хлеба. Кони-то без сена пропадут… Куда эти стервецы тогда денутся? Это наши сами сено подожгли. Будем жечь скирды и стога, татар выморим. – Да! Уж им здесь не житье!.. Мы им не покоримся! Ночь прошла тревожно. Стража не смыкала глаз. Утром за рекой пропели петухи. В Рязани отозвались другие. Покрытые инеем воины всматривались в затухавшее зарево. Татарские костры продолжали мигать тысячами огней. Солнце поднялось над синей бахромой дальних лесов. Пробежавшие по снежной равнине розовые лучи осветили татарские отряды, черными потоками направлявшиеся к городу. Лошади и люди тащили розвальни с бревнами, жердями, досками. На стене с любопытством и волнением толпились рязанцы и гадали, что будут делать татары. Стали прибывать группы пленных. Вокруг них вертелись татары и стегали плетьми, подгоняя отстававших. Со стены было ясно видно, что на многих татарах уже надеты русские крестьянские полушубки и армяки, а пленные идут раздетые, оборванные, многие в одних портах и рубахах. Некоторые падали; на них набрасывались татары и били, пока те не вставали снова или же не затихали навсегда. Пленные начали возводить внизу, вокруг города, деревянный забор, складывая растасканные из домов бревна и доски. – Гляди, точно баранов огораживают!.. – говорили на стенах. – И шкуру сдерут, как с барана… – Посмотрим, кто кого! Пусть сюда, стервецы, сунутся!.. К воротам подъехало несколько всадников. Среди них был князь Глеб. Он кричал, клялся, что никакого вреда никому в Рязани не будет: – Откройте ворота и выходите в поле! Только добро свое оставьте дома. Свободно пойдете, куда хотите, татары пальцем вас не тронут. – Это Глеб Владимирович, – заволновались на стене. – Братоубийца окаянный! Сродственников обманом перебил. Каин проклятый!.. Недаром тебе анафему поют! – Братьев сгубил, теперь родину продаешь… Кол тебе осиновый в спину! Со стены полетели стрелы. Ловко пущенный камень ранил Глеба. Он поспешно повернул коня и умчался обратно. На рассвете камнеметная машина придвинулась ближе к городским воротам. Татары, скрываясь за большими деревянными щитами, начали обстрел. Они оттягивали бревно с железной чашкой на конце, опускали в чашку большой камень. Невдалеке, за развалинами дома, скрывались в засаде татарские всадники, поджидая, не выйдут ли смельчаки из ворот. |