Книга Любимая игрушка судьбы, страница 26 – Алекс Гарридо

— Только кажется мне, что лучшие дни моей жизни уже позади.

— Если не можешь жить как должно — умри.

Ханис сурово посмотрел на Акамие. Он слышал, что хайарды держат в своих опочивальнях и мальчиков. Но впервые видел такого. Да, он мог бы догадаться и раньше, но об Акамие не хотелось догадываться…

— Разве это в моей власти? — Акамие отвернулся. — Судьба моя еще не исполнилась.

— Кто тебе мешает? — возмутился Ханис. — Разветы не найдешь ножа, или шнурков и поясов у тебя недостаточно?

— Как можно?! — Акамие, оторопев, забыл о стыде. Потом объяснил:

— Судьба не любит, чтобы человек уклонялся от исполнения ее. И разве там, на обратной стороне мира, не в ее же власти пребуду? И как она карает за ослушание?

— Как? — заинтересовался Ханис.

— А никто этого не знает! — рассмеялся вдруг Акамие. — Говорят разное, но никто из говорящих не обладает знанием испытавшего. Кто побывал на обратной стороне мира и смог вернуться? Я прочитал много свитков и сшитых книг, и наших, и чужеземных — мудрецы спорят друг с другом, и нет одной правды. Я читал даже, будто там обитает некто, ожидающий с любовью, чтобы позаботиться и утешить. Там. Но если любит, почему бы ему не любить меня — здесь? — и горечь проступила в голосе, и Акамие замолчал.

Эртхиа кашлянул, глянул на одного, на другого — и ничего не сказал. Ханис ему ободряюще улыбнулся.

— А здесь мы утешаем друг друга.

— Да! — обрадовался Эртхиа.

— Я сам сын бога и бог, и я знаю: там вернусь в золотой огонь Солнца, из которого создана моя душа. И если бы смог — уже сейчас горел бы одним из его лучей. Но я жду, и случай представится. Тогда не забуду по утрам заглядывать в твое окно, Акамие, как ты посещаешь меня в одиночестве и заточении.

— Благодарю тебя, — Акамие низко поклонился. — Но хотел бы раньше покинуть тюрьму этого мира.

— Нет, вы это бросьте! — не выдержал Эртхиа. — Сидят передо мной и наперебой хвалятся, как им не терпится меня покинуть! Друзья, а! Что же это ты, брат, начинаешь с того, что уговариваешь Ханиса жить, а заканчиваешь обещанием опередить его в пути на ту сторону…

И так пылко упрекал их преданный в дружбе Эртхиа, что не оставалось иного, как рассмеяться легко и радостно. И на этой стороне мира можно жить, пока друзья вместе, пока они есть.

Акамие только украдкой вздохнул. Вся его надежда заключалась в том, что странный сон или видение, бывшее ему по дороге в Аз-Захру, окажется вещим. Хотя чего не привидится, когда разум мутится от горя и обиды? Однако с того вечера его настроение изменилось, и он с покорностью и терпением ждал обещанной развязки. Ни словом не обмолвившись Эртхиа.

Загремел замок. Мальчики переглянулись: было еще рано.

Эртхиа вскочил, схватившись за кинжал, левой рукой протянул Акамие покрывало. Тот поспешно накинул его на голову. Ханис тоже встал, шагнул в солнечный луч. Если его друзьям будет грозить опасность, у него появится возможность погибнуть в схватке.

Стражник, приоткрыв дверь, пролез внутрь, быстро прошептал:

— Из дворца пришли за узником — к царю! — вы пока сидите здесь… — и гаркнул: — Выходи!

Ханис, как был, обнаженный шагнул к выходу. Стражник крепко связал ему руки за спиной и выпустил на площадку.

— Не надо меня нести, — хмуро попросил Ханис. — Я не буду прыгать вниз.

— И не прыгай, — ухмыльнулся стражник, показывая намотанный на руку конец веревки. — Только руки выломаешь.

Когда дворцовая стража увела Ханиса, тюремщик выпустил Акамие и царевича. Евнух, обмахиваясь веером, сидел у калитки.

— Постараюсь узнать… — Эртхиа многозначительно кивнул.

Акамие из-под покрывала протянул ему тонкую руку и пожелал удачи. Калитка пропела дважды, впустив Акамие и закрывшись за ним.

Прежде всего Ханиса отвели в баню. Там ждали рабы, чтобы вымыть его. Узник из башни заточения не должен раздражать повелителя своим видом и запахом.

— Однако он воняет гораздо меньше, чем должен, — шептались рабы.

— Он совсем не воняет!

— Может, и вправду он — бог?

Одетый в штаны и рубаху, со связанными за спиной руками, босой, Ханис шел между стражниками через дворцовый сад. Вымытые волосы уже высыхали под заботливой лаской солнечных лучей.

Наслаждаясь, Ханис глядел вокруг. После долгой тьмы плена и заточения сверкающий сад радовал его глаза, никогда не боявшиеся Солнца.

Струи воды, блистая, вырывались из прудов, обложенных розовым и зеленым камнем, и, круто изогнувшись, с плеском и звоном падали вниз. Важные зеленые переливающиеся птицы с куриной походкой мели узорчатыми хвостами дорожки, посыпанные серебристым песком.

Солнце обливало всю эту праздную, беспечную роскошь щедрым любящим светом. Как будто не испытывало гнева и вражды…

И разве не жизнь — веление Солнца? Каждая тварь и каждая вещь имеет Судьбу, говорит Акамие. И нам неведомы ее намерения. Надо быть внимательным к ней и расторопным в послушании. Так о чем хочет сказать ему Судьба этой неожиданной прогулкой в цветущем саду? И что велит ему Солнце, освещая живую прелесть этого сада?

Звонкий крик раздался откуда-то слева, и золотой мячик покатился под ноги Ханису. Высокий, полудетский голос опять прозвучал своевольным предупреждением — и стражники повалились на колени, прижимая к земле закрытые ладонями лица.

Ханис остался стоять и единственный увидел ее.

Она выбежала из золоченой калитки, беззаботно хохоча, и вслед ей неслись стенания и мольбы немедленно вернуться. Длинная рубашка из желтого шелка, вышитая по подолу и рукавам алым и зеленым, украшенная подвесками из золота и рубинов, прикрывала почти до щиколоток золотисто-смуглые ножки, обутые в парчовые туфельки с бубенцами. Ликующий звон раздавался, когда она бежала, перепрыгивая клумбы с цветами. Темно-зеленый бархатный жилет, покрытый золотой вышивкой, распахнулся на груди, и Ханису было видно, как подпрыгивают блестящие складки желтого шелка, выдавая юное, прекрасное и тайное, скрытое под ними.

Она взмахнула маленькими ручками — сверкнули браслеты и камни на рукавах, взлетели и опали бесчисленные косички, будто шнуры черного шелка, украшенные драгоценными наконечниками. Она замерла, удивленно и гневно озирая Ханиса большими блестящими глазами такой глубокой, таинственной темноты, что у него перехватило дыхание.

Маленькая грудь часто поднималась, она ловила воздух губами цвета финика, Ханис разглядел даже ровные белые зубы. На шее билась жилка. Приподнятые к вискам, сходящиеся пухом над переносицей брови хмурились грозно, почти как у царя, — но она была прекрасна!

Ханис улыбался, не отводя глаз от ее лица, а она сердилась еще пуще — только тонкие ноздри затрепетали над пухлым надменным ртом. Она топнула ногой. Бубенцы звякнули жалобно. Ханис рассмеялся.