Онлайн книга «Меч и крест»
|
— Бог — демоном? — дернулась Маша. — Ведь Киев был языческим Городом, — терпеливо объяснил Маше Демон. — И Кылына — наследница Киевиц, для которых Огненный Змей был единственно-истинным Богом. — А ты не знаешь, — вдруг не к месту проснулся в Маше заинтересованный историк, — правда, что Владимир крестил Русь, только чтобы жениться на византийской царевне Анне? Или верна вторая версия… — Она смялась, не договорив. Ночноглазый посмотрел на нее глубоким и длинным взглядом, словно проверяя ее глубину. И сказал с вкрадчивой и вредной полуулыбкой: — А если я отвечу тебе «да», ты признаешь, что зла и добра нет? И любое ваше «добро» — просто изнанка «зла»? — Русь крестили огнем и мечом, — насупившись, вспомнила расхожий штамп Маша. Но получалось, огонь и меч — вовсе не метафора… — «Не мир я вам принес, но меч» — Иисус сказал правду, — обиженно поморщилась она, чувствуя, что ее «плохо» и «хорошо» вновь смешались в одно липкое месиво. — Да, — согласился с Богом Демон, — их кресты обернулись мечами задолго до того, как был выкован меч Добрыни. — Но зачем крест Андрея перековали в меч? — трусливо сменила тему она. — Если Змей — это вовсе не змей? — Именно потому, — серьезно ответил он, — что люди полагались лишь на свою мощь и не знали: силу невозможно победить силой. Чего стоят все их храмы и кресты, если в их душе еще нет той самой веры, за которую они убивали? И когда по приказу Владимира Добрыня выковал меч, чтобы сразиться со Змеем, Марина знала: он обречен. Он погибнет. А если она поможет ему победить, ее Город лишится прежней силы. — Чародейка Маринка? Возлюбленная Добрыни? — подалась к нему заинтригованная Маша Ковалева. — Киевица и его жена, — почтительно поправил тот. — Языческая, а не христианская. — И что, что она выбрала? — неожиданно перехватило дух у нее. — Любовь? Конечно, иначе бы… — Нет, — оборвал он ее непреклонно и резко. — Истину. — Так истина есть? — Истина — посредине, — объявил он с непонятным ей торжеством. — Весы? Голубая «византийка»! Это — Марина?! — Так решила она, — уточнил Машин Демон. — И муж запечатал крестом древнюю силу. А сверху построили церковь. И много иных церквей… — Потому что церкви всегда строят там, где нужно перекрыть зло, — отрапортовала Маша. — Потому что истина подобна церкви, которая утратит смысл, если лишить ее неба, и рухнет, если отобрать у нее землю, на которой она стоит. Даже церковь не может быть без земли… — А добро без зла? Маша с сомнением потрогала лоб и выпятила губу. Они стояли на неправильном, трехногом перекрестке, у стрелки, указывающей путь к могиле Леси Украинки, затерявшейся в толпе других, безвестных, дорога к коим давно поросла травой. И Маша снова подумала о маленьком Савве Врубеле, так и не ставшем никем, и не смогла придумать «добро», объяснившее бы ей смерть двухлетнего ребенка. — Нет, это как-то неправильно. Так не может быть… Если это признать, как жить? Признать, что зло должно быть? Что оно имеет право? — несчастно сказала она вслух. — Что его нет. — Но ведь оно есть. Она потерянно опустилась на землю у беломраморного памятника: Елена Осiевна Гарновичъ. Ум. 8 ноября 1916 г. 23-хъ летъ Эта девушка была ее ровесницей. Ее родители, верно, плакали так же, как несчастный Миша… — А что бы чувствовали твои, кабы ты осталась в ноябре 1884 года? — привычно прочел ее мысли он. — Мои? — Она не думала об этом. — Насколько я помню ваши зыбкие истины, — насмешливо продолжал Машин Демон, — прелюбодеяние все еще считается «злом». А ты вот пришла и совратила супруга несчастной Надежды Ивановны Забелы… — Но Мише было плохо! — испуганно открестилась Маша. — Она ушла. Он был один! У него умер сын! Он бы не смог… — Так твой «грех» стал «святым»? — оскалился он. — Нет, не стал! — Она обиженно отвернулась и поплотнее прижала колени к животу. Она не думала о своем поступке в таком контексте, она хотела как лучше, она хотела помочь… Ее спутник опустился на траву рядом с ней. — Как странно, — протянула Маша, тягостно помолчав и стыдливо засунув его вопросы, как постыдные вещи, некстати выпавшие на пол из платяного шкафа. — Все сказки оказываются правдой, если уметь их читать. «Маринка изменила Добрыне со змеем…» Логично — ведь с точки зрения христиан, слагавших былины сотни лет потом, верность язычеству была изменой. «Змей похищал женщин» — означает, что после крещения киевлян в Почайне, то есть первой победы над змеем у Почай-реки, когда Добрыня помиловал его в обмен на обещание «не драться веки вечные», люди по-прежнему приносили ему человеческие жертвы. И хотели принести племянницу князя Забаву… А «Добрыня, единственный, кто победил Илью», «победил, но не поверг, а крестами с ним обменялся и стал его братом во Христе» — тоже иносказание. Илья — земная сила! Считают даже, что его прообразом был сам Перун. Но дело не в этом, а в том, что Добрыня пытался примирить язычников с верой. Языческие обряды с православными. Купалу с Крестителем. Себя с Мариной… — Но некоторые так и не примирились. — Кылына. И ее бабка. И прапрапра… — вздохнула Ковалева. — С тех пор многие из них видели смысл жизни в том, чтобы вернуть былое могущество, поправ православное зло, поработившее их Город. И проклинали деда, предавшего веру своих отцов, и Марину, лишившую их древней силы. Силы слишком огромной, чтобы ее не желать. — Да, конечно, — вздохнула Маша снова. — То, что ты зовешь «да, конечно», — саркастично усмехнулся его голос, — ничто в сравнении с тем, что тебе так и не довелось увидать. Тот, кто способен управлять силами земли, держит в руках мир. Разве это трудно понять? Маша угрюмо попыталась понять, что именно он включает в понятие «земля». И поняла: все. Воду и воздух, урожай и улов, и огонь, вечно горящий в ее глубине. Тот самый, который и послужил прообразом геенны огненной — ада. «Лаз змея был столь глубок, что говорили, он идет до самого пекла». Удивительно, что люди знали про ад задолго до того, как анатомия земли стала достоянием школьных учебников… — Те, кто заточил истинного владыку, построили множество преград. Но Кылына последовательно разрушила их все, — сказал Демон. — Кирилловская перестала быть святой, меч был погребен под развалинами Успенской. Она не предусмотрела одно: что Прахов покажет его Виктору Васнецову, — задумчиво заключила Ковалева. — И что у Виктора Михайловича хватит сил превозмочь ее, — закончил он. — Стой, — не поняла она. — Хочешь сказать, и Васнецов? Она была у него? Она и его? Тоже? Присухой? |