Книга Рецепт Мастера. Революция амазонок. В 2 книгах. Книга 1, страница 12 – Лада Лузина

Весь мир замер — лишь пальцы Акнир нервно и быстро шевелились, как конвульсивные черви. Чароплетка вновь плела заговор.

Петр Столыпин, протянувший зеленую папку молодому мужчине рядом, замедлил движение, свел брови, его взор ослеп, помутнел, точно его осенила внезапная и ослепительная идея… этого краткого мига хватило.

— Молча, быстро возьми из его рук папку, — наказала Акнир. В ее голосе было столько сил и одновременно отчаяния, что Даша Чуб послушалась сразу. Шагнула на дорогу, изъяла предмет из премьерских рук, попятилась в толпу и была такова — никто из погруженных в свои мысли не заметил ее молниеносный поступок.

— Что это? — спросила она.

— Чароплет может рушить законы мира….

— Что в папке?

— Позже, — Акнир сунула добычу в холщовую сумку черницы.

Стоило Чуб отступить, мир вернул привычный ему темпоритм, экипаж зачарованного собственной мыслью Петра Столыпина поехал дальше, а стоявший рядом с ними неказистый мужик, перекрестивший царицу, ткнул в премьера пальцем и затрясся как лист на ветру:

— Смерть за ним!.. Смерть за ним едет… — захрипел он. — За ним… за Петром… Ох, беда, смерть идет…

— Молчи, — грозно прикрикнула на него Маша.

Патлатый повернулся к ней, хищно втянул запах ее вьющихся рыжих волос, обошел Машу сзади, и Чуб увидела его удлиненное лицо, утиный нос, пронзительные глаза.

— Чего стонешь, болезная? — сказал он, хоть Маша Ковалева не казалась больной.

Но стоило ему произнести это, Чуб вспомнила: в то самое время подруга и впрямь болела — и встать с постели на миг ей помогало только заклятье.

— Ты Богу молишься? — спросил патлатый сурово. — Нет, не молишься ты, — угрюмо ответил он сам себе. — Пойдем со мной, научу.

Маша отшатнулась, мужик проворно цапнул ее за руку.

— Ты, рыжая, мужиком не брезгуй… Те, кто мною не брезгует, на золоте спят.

Странный мужик с повадками короля был слишком уверен в себе — слишком дерзок и властен.

Младшая из трех Киевиц вырвала руку рывком. Она стояла спиной к ним, но вытянувшаяся, в миг побледневшая физиономия мужика сразу сказала им многое.

— Слушай меня, колдун православный, — тихо, но четко произнесла Ковалева. — Не в Петербурге ты, мой это Город, и я тут пророчу. И знай, смерти здесь не бывать, потому как я так решила. А когда на исходе 16 года граф Юсупов тебя в гости покличет, есть, пить, — не ходи. Яду со свинцом наешься и невской водой запьешь, да так, что опохмеляться будешь на том свете. Понял меня?

— Понял, ведьма киевская, — сказал тот после паузы. — Запомню тебя. Так нам и быть, выходит, испытаньем друг другу.

Развернувшись, Маша пошла прочь.

Чуб импульсивно подалась вслед за ней — тоска за Машей проснулась, как просыпается голод. Этой прежней подруге ей захотелось рассказать все-все-все. Про свои беды и победы, тоску по маме и сковывающий страх увидеть ее. И про Петины похороны. И про то, как ее шесть часов не могли увести от могилы, а она все ревела и клялась-клялась отомстить… И не сдержала клятву!

Про все то, что нельзя рассказать ни Акнир, ни даже Полиньке Котик — одной только Маше, непритворной, отзывчивой, трогательной, как никто умевшей проживать твои беды вместе с тобой. Все-все-все… Включая и то, что годы спустя она превратится в непонятное и неприятное, чужеродное существо, наполненное неведомой силой, в которое ни за что не должна превращаться!

— Стой, — обмотав Дашину кисть десятью пальцами, ведьма буквально повисла на ней. — Нельзя. Я тебя увижу… Смотри!

Чуб проследила за направлением правой руки Акнир и увидела в пестрой толпе тоненькую золотоволосую гимназистку с ранцем. Акнир формата 1911 года шла вслед за Машей.

Пальцы ведьмы стали безвольными, она сделала шаг вперед, но тут же схватила Дашу за руку вновь.

— Пошли прочь от греха. — Акнир смотрела туда, куда ушла гимназистка, словно все еще раздумывала, не побежать ли за ней — точней за собой. — Встречаться с самим собой в прошлом — Великий Запрет. Оттого и великий, — ответила она на потенциальный вопрос, — что искус слишком велик — так и хочется предупредить себя саму не делать ошибок. Идем, идем от беды… — потащила она свою спутницу в противоположную сторону.

— Так, значит, ты следила за нами? Все время, пока мы спасали Столыпина, — запоздало прознала Даша.

— Конечно. Я должна была знать, что вы идете по маминому план у.

— А этот сморчок был Распутин? Какой-то он мелкий… Неказистый. Это точно был он? Вот так Маша и предупредила его? Еще до того, как стала Отроком Пустынским?

— Случайный, импульсивный, мимолетный поступок, — ведьма остановилась. — Она училась на историка и знала в деталях, как и когда он должен погибнуть. Разве могла она не попытаться спасти его? Она ж — Маша!

— Интересно, все же куда он делся?

— Я еще не сказала тебе? Исчезнув из Питера, старец потопал прямо в Пустынь, к своей спасительнице.

— К Маше? Но откуда он знал, что она — Отрок?

— Он не слепой, — недоброжелательно сказала девчонка.

— А кто?

Акнир неприкрыто удивилась:

— В одном ваша Третья права. Интуиция у тебя гениальная. Только ты слушать себя не умеешь. Разве ты не сказала сама? Он — колдун.

— Я так сказала?

— Сильнейший ведьмак, который однажды уверовал в Бога. Вот почему Земля и Небо всю жизнь бились в нем смертным боем!

— Распутин — правда колдун? — потряслась Даша Чуб.

— Правда в том, — свела брови Акнир, — что он предал Великую Мать. Она дала ему силу, огромную силу, а он... Слыхала, наверное, про его оргии, пьянки, про то, как он публично показывал член? А потом сам наказывал себя за это хлыстом. Вся его жизнь, все его метания, противоречия, не что иное, как борьба тела с душой, Неба с Землей. И Земля победила! Он умер как истинный мученик — даже самые скептические историки признаю́т, что он творил чудеса. А ваша церковь все равно не признала его святым! Так-то! — торжествующе провозгласила ведьма. — Так ему и надо, предателю. Кем родился, тем и помер. Ведьмаком, тщетно пытавшимся стать истинно верующим. Не мудрено, что он на вашу Машу повелся. Точно себя в ней увидел… Киевицу, жаждущую обрести вашего Бога.

Чуб заметила, что «ваш Бог» и «ваша Маша» Акнир произносит одинаково — с непоколебимой неприязнью, словно отрезая их словом «ваш» от себя.

— Это немощным, слабым легко Бога принять. А принять рабство могущим — ох, трудно… А он мог, много мог. Не забывай, старец впрямь предсказал революцию и убийство царской семьи в случае его гибели… Но Маша отвела его смерть, а значит и смерть Семьи. Еще тогда — в 1911-м! Потому что выживший старец тут же попытался спасти их. Знаешь, что было в его тайном письме к царице? Он звал ее в Киев, обещал, что Отрок ее сына излечит. Само собой, Аликс помчалась к нам на всех парусах. И она его вылечила.