Онлайн книга «Рецепт Мастера. Революция амазонок. В 2 книгах. Книга 1»
|
— Боюсь я, твое сватовство не проканает. — Почему? — Ты на платьечко свой погляди! Ужасающе морщась, Чуб взяла саму себя за грудки, оттянула монашескую рясу. Затем наклонилась и заглянула в ближайшую лужу: — Мы че, не могли нормально одеться? — Не скажи, у нас классный наряд. В нем по всем годам гулять можно. — Слышишь? Какие-то крики? — обнаружила новое развлечение Чуб. — Бежим, бежим…. Преодолев подножье горы, они помчались на соседнюю улицу. — Ату, ату его, — доносилось оттуда. Около двадцати крупных и крепких баб с кочергами, коромыслами, вилами и вожжами в руках окружили какого-то расхристанного, уже потерявшего шапку мужика со злым испитым лицом. — Ты бабу свою батогом учил? — грозно спросила молодка в намитке с большим бантом. — Бабы, вы шо, — недобро сказал мужик, глядя на них исподлобья. — Лучше не надо… — За косы по хате таскал? — выступила вторая баба в сорочке с рукавами-пухликами, щедро расшитыми розами с лилиями. — Моя баба, хочу учу, хочу — нет. — Баба твоя, да день — наш, — громыхнула лилейно-розовая. — И мы с тебя за год возьмем. Ану, давайте… Мужик вырвался из окружения, побежал, сшибая по дороге молодку в намитке ударом дебелого кулака. — Стой, падла! — на этот раз монашеское платье не могло помешать Даше Чуб, приподняв рясу, она припустила за беглецом первая. Догнала, вскочила ему на загривок и, испустив возглас истиной ведьмы, укусила обидчика за ухо. — Вот сестрица святая что вытворяет! — поощрительно крикнула баба в розах. — Хватайте его! Женщины набросились на мужика, повалили на землю, принялись колошматить. — Вот те за вожжи, за косы, за слезы ее… — приговаривала Намитка. — Знай, коли дальше так будет, на следующий год от нас живым не уйдешь! — грозно пообещали Розы и Лилии. * * * Два часа спустя, шатаясь, как сосна на ветру, Чуб шла по Кожемякам… После того как избитый мужик пополз домой, в подольском шинке с феерической вывеской «Трактиръ Лондонъ», рядом с которым прямо под гостеприимной вывеской «Сегодня на деньги, завтра на поверь» они обнаружили пьяную молодку на санках, прыткой сестрице и ее младшей спутнице бабы поднесли добрую чарку «оковитої». За ней еще одну и… Праздник получился душевным! Теперь Даша брела по улице, подпевая то одной, то другой песне, льнущей к ним с разных сторон, и перемежая пение с возмущением и восхищением: — Мать моя, какие землепотрясные у нас были традиции! Мы праздновали 8 марта за кучу столетий до того, как все остальные. Мы наряжали елку… точнее мамку, за кучу столетий до того, как они елку… — Одновременно почти, — сказала Акнир. — Неважно! На хрена нам их елка, у нас есть своя мамка… у нас есть свои Брыксы… Наши украинские традиции — лучшие в мире… были. Куда все подевалось? И это у нас называется свобода?! Это называется равноправие женщин? Вот это свобода! А у нас че?.. Ни-че! Бить мужиков не дают, сватать их не дают. Почему езда на мужчинах не узаконена конституцией… Ну хотя бы раз в год?! Какого хрена я голосовала за эту… ну как ее… депутатшу со стрижкой, если она до сих пор не предложила закон, позволяющий нам делать мужчинам предложенье и слышать в ответ только «да» — без вариантов! А кто скажет «нет» — в тюрьму на шесть суток. Нет, лучше на год. Нет, пожизненно… Вот какой был бы классный закон! Так нет же… — Подвезешь нас, служивый? — крикнула Акнир. Проезжающий мимо седовласый солдат на расхлябанной груженной бочками телеге спокойно кивнул: — Садитесь, сестрицы. В молчании они проехали Контрактовую площадь, журчащий фонтан Самсон. На Александровском спуске Даша печально и протяжно запела: Ой, Василь-Василечок, Утри сльози дiвочi, До cвimy, до cвimy Маланочка хоче… Но на Царской площади, с которой уже просматривался юный подрастающий Крещатик, песня закончилась, и, словно стряхнув с себя сон, Чуб соскочила с телеги. — И я еще рассказывала Полиньке Котик, что через сто лет жить будет лучше, — горестно заголосила она. — Вранье! Что они мне там вообще разрешили? В шортах ходить по Крещатику? Спасибо большое… А ведьмы летали вообще без одежды, и амазонки вообще… Почему я должна одеваться? Что за диктат? Что за ущемление личности. Нужно устраивать революцию. Хочу ходить голая! Нижняя челюсть Акнир опустилась на пять сантиметров. Выкрикнув свой лозунг, Даша немедля привела его в исполнение — задрала рясу на голову, стащила, бросила на землю, оставшись в одних ботинках, чулках до колен и прибывших еще из ХХI века «нормальных трусах» — застиранных стрингах в клубничку. — Тпр-у-у, — вскрикнул солдат. С телеги посыпались бочки. Экипажи остановились. Остановились прохожие. К ним со свистом бежал городовой. — Хочу и буду! — крикнула Чуб, выпячивая грудь. — «Грудью проложим себе…» — запела она, хватаясь за стринги. Но прежде чем Даша успела потянуть трусы вниз, Акнир щелкнула пальцами. Смело, товарищи, в ногу! Духом окрепнем в борьбе, В царство свободы дорогу Грудью проложим себе, — грянул хор. Городовой исчез. Исчезли экипажи… Как по волшебству выросли многоэтажные здания. По Крещатику, гордо неся над головой транспаранты «Долой стыд!», шли совершенно голые люди — мужчины и женщины. — Ура! Ура! — громко поприветствовали они Дашу Чуб, уже успевшую выпрыгнуть из трусов. — Вот настоящий революционный поступок. * * * Ступив за порог, Катерина Михайловна невольно отпрянула… Шесть лет — большой срок. Достаточно большой, чтобы будущее, ставшее прошлым, стало казаться нереальным. Произнося заклятие времени, Катерина знала, что увидит за дверью — навалившаяся на нее белая громада администрации президента, выдержанная в стиле тотальной безвкусицы, придавила ее своим массивом. Дображанская быстро повернулась, желая отдохнуть взглядом на желтеньком доме-модерн, прильнувшем к президентской обители слева. Справа от обиталища власти притаился дом Плачущей вдовы. Модерн как обычно не скрывал ничего — говорил прямым текстом: мужская власть в этой стране была оккупирована и, несомненно, обречена… Катерина Михайловна издала неподобающе-хмыкающий звук, желая преодолеть смущение перед забытым веком. Тело чувствовало себя неудобно в непривычно удобных кроссовках и джинсах. Привыкшие к дореволюционным изыскам глаза — раздражала аляповатость нового мира. К тому же шел дождь, а она не додумалась взять зонтик… Зато ее посетила иная дума: |